Алмаз Чингиз-хана

Мещерин не все понимал, что говорил Бату, но какой-то мистический страх леденил его кровь. Продолжая дьявольски улыбаться, монгол взмахнул саблей, и Мещерин невольно откинул голову, больно стукнулся затылком о каменный скол. Он закрыл глаза, чтобы не видеть блеснувшее на солнце стальное лезвие; оно с хлестким свистом рассекло воздух у его подбородка.

Свист клинка у его лица повторялся раз за разом, Бату с упорством безумца продолжал играть смертоносным оружием, нисколько не утомляясь этим занятием. Он словно наслаждался мертвенной бледностью Мещерина, сжавшего пальцы в кулаки, но беспомощного, как никогда в прежней жизни. Вздрогнув от раскатистого выстрела и от царапины, словно когтём хищника оставленной пулей на его скуле, монгол глянул в сторону, где Борис отбросил бесполезное ружье, на бегу к нему вырывал из ножен длинную саблю. Увидел и Румянцева, который отстал и приостановился, начал целиться из своей шестигранной пищали. Бату несколько мгновений прикидывал, как лучше поступить с Мещериным, затем развернулся и проворно кинулся прочь.

После судорожного глубокого вздоха Мещерин приподнял свинцово тяжелые веки, как в тумане, различил зыбкие очертания убегавшего Бату. Не чувствуя под собою ног, он опустился на землю, погружаясь в полуобморочное состояние с какими-то дикими кошмарными видениями… Его встряхивали, что-то спрашивали, но он ничего не понимал. Лишь хлёсткий и болезненный удар жёсткой ладони по щеке привёл его в чувство.

— Что он хотел от тебя? — склоняясь над ним, потребовал ответа Борис.

— Я не знаю, — пробормотал Мещерин и не услышал своего голоса.

Это прозвучало не вполне убедительно, но расспросы прекратились.

5. Засада в расщелине

Джунгары располагались на основательный и продолжительный отдых. Разочарование малой добычей, которую удалось награбить, надо было утопить в дикой оргии. Вечерело, и захваченные для продажи в рабство кочевники ставили разбойникам походные юрты. Пленников с нетерпеливым раздражением поторапливали, — уже с покорностью рабов, они безропотно сносили всевозможные оскорбления и побои.

Юрту для тучного главаря установили первой. У входа разостлали на траве персидский ковер, и он грузно уселся на нем, дожидаясь, когда установят остальные юрты и начнется всеобщая попойка. Его пьяно мутные раскосые глаза налились кровью и уставились на юную киргизку, которую захватили в последнем разграбленном стойбище. Стоя пред ним на коленях, она не смела поднять голову и была похожа на беспомощную мошку, которая попалась в сеть паутины кровожадного паука. Из юрты главаря вышла молодая, красиво полнеющая женщина, покачивая широкими бёдрами, с развязной уверенностью разбойной подруги устроилась за его спиной, нежно пощекотала ему шею, погладила козлиную бороду, после чего запустила пальцы в лохматую черноволосую голову. Поглаживания и щекотание доставляли главарю несказанное возбуждение и наслаждение, и он не сразу понял, с чем к нему обратился старший из двух мрачных телохранителей.

— Джунгар? — хрипло переспросил он телохранителя. Лениво махнул рукой, и к нему подвели и поставили рядом с девушкой безоружного Бату. Мутный взгляд, который он перевел к Бату, стал недоверчивым, не предвещал тому ничего хорошего. — Ты что, хочешь служить мне, пёс?

Бату стал покорно опускаться на колени, но вдруг степным волком прыгнул к главарю и под визг женщины мгновенно вырвал из ножен его короткую арабскую саблю. В три яростных выпада он смертельно ранил обоих бросившихся на него телохранителей. Затем вновь оказался перед главарём. Под безобразный визг своей подруги главарь попытался встать, и в налитые кровью глаза его выплеснул страх предчувствия смерти. С бульканьем в горле и сипением он ухватил у живота лезвие собственной острой сабли, которую с высокомерным презрением вонзил в него Бату, зашатался и тяжело рухнул ему в ноги.

Это произошло так быстро, что полтора десятка разбойников, все при оружии, сбежались на шум и крики, когда главарь и оба его телохранителя были мертвы. Готовый к схватке с ними монгол стоял на ковре в луже крови, оскалившись крепкими, как клыки, зубами, сжимал рукоять сабли их главаря, и они растерялись, не зная, что делать.

— Пойдете за мной! — холодно и отрывисто приказал Бату.