Алмаз - камень хрупкий

Мастера приступили к работе. С большим искусством подбирали они по цветам и оттенкам драгоценные камни и крепили их в подготовленные чеканщиком гнезда. Наконец второй Павлиний трон был окончательно отделан и поставлен рядом с первым.

Приглашенный для принятия работы Мухаммад-шах долго осматривал оба трона, но так и не смог отличить настоящего от копии. Затем Великий Могол приказал стражникам под усиленной охраной вынести из тюрьмы вновь изготовленную копию, а подлинный трон опустить в подземелье каземата вместе с тремя узниками — впредь до ухода последнего персидского воина с индийской земли.

Принимая "подарок" от магараджи, Надир-шах возложил на голову Великого Могола корону и торжественно объявил:

"Мы дарим падишахскую власть в Индии с короной и перстнем могущественному и славному Мухаммад-шаху".

Летописец, описывая этот исторический момент, патетически восклицает. "Они стояли рядом, как Луна и Солнце, облокотившись на ослепительно сверкавший Павлиний трон, из-за которого были пролиты реки крови" и который, в сущности, оказался копией, о чем не знал ни шах Надир, ни летописец.

Чтобы несколько смягчить впечатление от своего опустошительного набега на Индию, шах Надир решил породниться с Великим Моголом Мухаммадом. С этой целью он предложил бездетному магарадже выдать его племянницу замуж за своего сына — Насраллах-мирзу.

Великий Могол дал свое согласие, и вскоре начался пир.

Золотые ковши, блюда и кубки с инкрустацией из драгоценных камней были предусмотрительно припрятаны Мухаммад-шахом.

Столы ломились от яств. На серебряных подносах возвышались груды дымящегося мяса и бархатисто-нежных плодов. Из двух мраморных фонтанов били струи вина и кокосового молока. Свадьба была торжественной и пышной, с музыкой, пением и древнеиндийским танцем бхаратнатьям. Безудержное веселье во дворце, когда кровь погибших еще не была смыта с каменных стен и мощеных улиц, походило на пир во время чумы.

Наконец наступил час, когда персидская армия, разодетая в пестрые индийские халаты, цокая копытами коней и скрипя колесами походных повозок, переполненных трофеями, двинулась в обратный путь. Дойдя до Инда, где строились понтонные мосты, войска остановились. Первым на противоположный берег перевезли Павлиний трон вместе с шахом Надиром. Здесь визирь доложил шаху о том, что многие пятисотники, юзбаши и эмиры без счета награбили драгоценных камней и золота. Шах Надир погладил сверкающий трон и ничего не ответил. "Что можно орлу, то нельзя фазану, — проговорил визирь и добавил: — Когда мы вернемся в Иран, может случиться, что ветер гордости и высокомерия проникнет в некоторые бритые головы и люди начнут искать смуты. Да и шахская казна во время войны оскудела. Подумай над моими словами, великий государь".

Надир-шах не сразу решился на ограбление своих соотечественников. Он хорошо помнил, как в предместье Хорасана, при дележе имущества, отобранного у проходившего каравана, главарь их шайки (Тахмаси-Кули-хан был его преемником) присвоил себе один — всего лишь один-лишний тюк шелка; в ту же ночь его нашли мертвым.

Правда, Надир теперь не главарь шайки разбойников, а шах, и никто из эмиров и минбаши не посмеет ослушаться его приказа, но подумать следовало.

Великий полководец вызвал писца и продиктовал ему указ: "Предлагаю всем моим воинам сдать в казну все ценности, взятые у врага во время сражений и после боя. Мулазимы могут иметь при себе по 50 туманов, юзбаши — по 200, пятисотники — по 1000, минбаши — по 2000, эмиры и газии — по 3000. Всякий, кто не выполнит указ, не увидит Кермана, Шираза и Тегерана, о чем шах будет глубоко сожалеть".

Боясь обысков и казней, обозленные газии, эмиры и минбаши побросали в глубоководный Инд золотые изделия и драгоценные камни. Каждый из них знал: настанет час, и они расправятся со своим диктатором. Нужно лишь объединиться и выждать подходящий момент.

Узнав о потоплении ценностей, Надир-шах спокойно сказал: "Целью моей было отнять вещи у жадных воинов, поэтому безразлично, каким способом они стали неимущими".

Через двадцать дней изнурительного пути великий победитель вошел со своей армией в Тегеран.

Шах уселся на Павлиний трон и принялся решать государственные дела, а его армия разбрелась по стране до следующих набегов на соседние земли.

Время текло, знойный день сменял ночь, но злоба, застывшая в сердцах воинов, так и не оттаяла.

В назначенный день и час эмиры и газии тайно собрались у опушки леса. Никто из них не произнес имя узурпатора, но всем было ясно, о ком говорили вожди подчиненных шаху Надиру племен. Первым выступил гроза морей, бывший пират, старейший из рода белуджи — Хамзад.

— Нужно смотреть правде в лицо, — сказал старик.

— А что такое правда и какова она собой? — спросил молодой минбаши по имени Ашраф.