Алмаз - камень хрупкий

Слыл этот юноша парнем бесшабашным и непутевым, хотя его тройки, олени и егеря, выгравированные на ножах и саблях, намного превосходили схоластические рисунки немецких мастеров, приглашенных по недоразумению в Златоуст в качестве учителей — резчиков. Иностранцам платили в 8-10 раз больше, чем уральским умельцам. Это возмущало многих русских мастеров, большинство из них молчало, и только такой смутьян, как Бубнов, заявлял об этой несправедливости открыто. Не желая иметь неприятности от знатных чиновников, начальство предложило Василию покинуть завод. Бубнов покорился судьбе и уехал из Златоуста. В дальнейшем он работал на реке Рудянке, где нижнетагильский крепостной Кузьма Кустов обнаружил богатейшие залежи медной руды. Затем Бубнов поселился близ Ильменских гор, построил там деревянную лачугу и жил по-прежнему своей бесшабашной, непутевой жизнью. Иногда, неведомо откуда, у него вдруг появлялись шальные деньги, и он прокучивал их с проезжавшими с ярмарки разорившимися купцами и неудачниками золотоискателями. После отъезда гостей Бубнов запирался на неделю в своей избе, никого не впускал во двор и что-то допоздна резал, пилил и выстукивал молоточком. А что делал — неизвестно. Не деньги ли фальшивые?

Жизнью юноши заинтересовалась екатеринбургская полиция. Однажды она арестовала Василия за дебош и, произведя обыск, ничего существенного не давший, сняла у него лишь дактилоскопический отпечаток пальцев и освободила Бубнова. Продолжая негласное наблюдение за подозрительным человеком, полиция установила, что деньги у Василия обычно появлялись после посещения его одним итальянцем, часто приезжавшим за пушниной на Ирбитскую и другие ярмарки. Охотой Бубнов не занимался, и полиции было непонятно, за что итальянец платил юноше такие крупные суммы. Стали следить за итальянцем. Оказалось, что иностранец продавал женам заводчиков и хозяевам золотых приисков отличные трехслойные камеи, вырезанные на сердолике и агате. Тут были изображения Эрота и Психеи, Геркулеса и летящей с факелом богини Селены, поясные портреты Фортуны и Дианы. Все камеи были выполнены с большим мастерством и по своим художественным качествам намного превосходили геммы французских и английских граверов. Итальянец рассказывал покупательницам, что камеи эти изготовлены непревзойденным миланским мастером Леонардом Чикони, в сравнении с которым европейские и заморские резчики — всего лишь подмастерья. И действительно, камеи, предлагаемые итальянцем, как-то особенно просвечивались, в них удивительно удачно сочетались природные теплые и светлые гаммы тонов сердоликов, яшм и агатов.

Однажды ранней весной, в пяти верстах от домика Бубнова, в оранжерее одного из золотопромышленников был обнаружен труп убитой женщины, оказавшейся женой купца первой гильдии Додонова. Вся полиция была поднята на ноги. В особняке золотопромышленника побывали следователи, приставы и даже сам полицмейстер. Полиции казалось удивительным то, что с убитой не были сняты ни бриллиантовые серьги, ни кольца, ни камея, недавно купленная потерпевшей у итальянца за двести рублей. Преступник не оставил никаких следов. Причину убийства было крайне трудно установить. Одни предполагали, что Додонова убита из ревности или мести, другие считали, что драгоценности не были сняты с купчихи в силу каких-то случайных обстоятельств, помешавших преступнику воспользоваться ими. Произведенные следствием анализы обнаружили на камее, помимо отпечатков женских пальцев, оттиски двух пальцев мужской руки. Их сличили с дактилоскопическими отпечатками полицейской картотеки и установили, что следы на камее идентичны с оттисками большого и указательного пальцев левой руки Василия Бубнова. Юноша был немедленно арестован. Ему предъявили обвинение в убийстве купчихи Додоновой. Бубнов пытался отрицать, но доказательство было неопровержимо. Когда же Василию показали камею, он заявил:

— Ничего удивительного в том нет. Сия камея моей работы. Потому на ней, может, и остались следы моих пальцев.

Ему не поверили.

— Допустим, что так. Расскажи, как эта камея попала к госпоже Додоновой? — спросил следователь.

— Оная камея продана через итальянца.

— Отчего же на камее оттиск твоих пальцев имеется, а итальянец никаких следов на ней не оставил?

— Я ее в бархатку завернул.

— Почему же ты не сам продал эту камею, а через уехавшего итальянца?

— Мне, ваше благородие, никто за мою работу больше десяти рублей не дал бы, а итальянцу платили по две сотни и более, потому что наши господа страсть как обожают иностранные камеи… Я их делал, а итальянец продавал. И не только у нас, но и в других странах. В том была мне большая польза. Прикажите, ваше благородие, подать сюда мой инструмент и кусок трехмастного сердолика, и я изготовлю за пять — шесть дней точно такую же камею или другую, какую вы пожелаете.