– Давно она умерла? – напрямую спросила, хотя и понимала, что Лёша лишь осторожно приоткрыл дверь в свое сердце, а я норовила распахнуть ее настежь. Люди не любят, когда без спроса копаются в их душах. Обычно боль прячут. Я знала, потому что именно так поступала сама.
Лёша ответил не сразу, изучая меня взглядом и, наверное, гадая откуда мне известно о его трагедии.
– Прошло почти два года, – молча смотрел на меня, но его серые грустные глаза говорили сами за себя.
Не хотела, чтобы он решил, что расспрашиваю из простого любопытства.
– Моего отца нет уже три, – мне тоже была знакома боль утраты. В этот момент мы понимали друг друга без слов.
Ему не понадобилось много времени, чтобы собрать воедино фрагменты моей жизни и увидеть очевидное.
– Так та история про твоего отца – правда?
Не представляла, сколько ему известно и что из этого грязная ложь, далекая от истины, но была уверена, что Костя не стал бы делиться с ним чужой тайной, особенно моей. Но Лёша, имея определенные связи, вполне мог сам все раскопать.
– Правда, – не видела смысла скрывать. Парень казался достойным доверия.
Он выглядел пораженным, но я не чувствовала отторжения или осуждения с его стороны.
– Как ты с этим справилась?
Настала моя очередь удивляться: еще никто не спрашивал меня о таком. Обычно делали скорбное лицо и брали за руку.
– Семья, – задумалась над ответом, – их любовь меня спасла, – только сейчас осознала это. – Сама бы я не выбралась.
На мгновение, лишь короткий миг, в блеске глаз, в дрогнувших уголках губ и в других, едва заметных, изменениях в лице Лёши я увидела нечто знакомое. Так же Костя смотрит на меня: с нежностью и теплотой.
– Рита, я … – боялась того, что вот-вот из его уст вырвется то, что навсегда изменит отношения между нами, между ним и Костей. Но Лёша не успел договорить, его прервал дверной звонок. Сам того не зная, Костя уже второй раз за это утро спасал меня.
Не стала наступать ему на пятки и вместе с ним встречать Костю – все-таки я была лишь гостьей – и осталась в комнате, опасливо прислушиваясь к голосам.
В прихожей друзья непринужденно обменялись веселыми приветствиями, как будто само собой разумеющееся заходить друг к другу в гости с утра пораньше. Я же пыталась в их речи поймать свое имя, но никто не касался ни моей персоны, ни, тем более, причин, по которым я здесь. Была благодарна Лёше, что она оставил за мной право самой рассказать Косте о балагане, в который обернулось сегодняшнее утро. Надеюсь, в будущем, вспоминая этот день, я буду только смеяться.
Скоро в гостиной появился Костя, чей суровый взгляд напомнил мне трудовые будни на съемочной площадке и побуждал обращаться к музыканту не иначе как «Константин Львович».
– Готова? – Его тон напугал меня своей холодностью. Задерживаться здесь он не собирался.
– Да, – предчувствуя бурю, послушно кивнула, поднимаясь с дивана.
Похоже, Лёша тоже заметил перемену в друге, потому что выглядел готовым в случае чего ринуться на мою защиту. Надеялась, ему хватит благоразумия не встревать. Достаточно на сегодня драк.
Костя на прощанье пожал парню руку, а я пролепетала невнятное «пока». Он вежливо пропустил меня вперед, и все то время, что мы спускались по лестничным пролетам, я чувствовала на себе его тяжелый взгляд. Я не сделала ничего предосудительного, но напряжение, исходившее от Кости, говорило об обратном.
– Ни о чем не спросишь? – не выдержала пытку молчанием.
– Дома поговорим, – отрезал, не желая слушать меня.
Такую тихую ярость у Кости я видела впервые.
BMW пришлось оставить у Лёшиного подъезда, и ехать на второй машине. Всю дорогу музыкант так же хранил молчание, я тоже набралась терпения и ждала конца пути, чтобы
***
Перешагнув порог квартиры, я устало скинула с плеча сумку и приготовилась первой начать тяжелый разговор, но обернувшись к следующему за мной Косте, удивилась, когда никого не обнаружила.
Грохот со злостью закрываемых дверец и ящиков шкафа привел меня в спальню. Мы столкнулись с Костей в дверях, когда он уже собирался уходить, прихватив с собой пару чехлов с одеждой – прекрасно знала, что в его рабочем графике сегодня короткое интервью и выступление в утреннем шоу на ТВ.
– Так и уйдешь? – не давала прохода, намереваясь любой ценой добиться объяснений его поведения.
– У меня через двадцать минут прямой эфир, – сквозь зубы произносил каждое слово, словно сдерживаясь, чтобы не сказать ничего лишнего. – Если захочешь поболтать, – не удержался от колкого замечания, – всегда можешь позвонить
– Что это значит? – не отставала от него.
– Я задаюсь тем же вопросом, – злобно бросил мне в лицо, остановившись на полпути к выходу. – Не хочу сейчас разговаривать, – без увиливаний признался.
Тонкая линия сжатых губ, игра мышц и подергивание сухожилий, когда он сжимал кулаки, говорили о подавленном гневе.
– Почему ты злишься? – давила, когда, наверное, не следовала бы.