Алмаз раджи

– Говорю вам, Джеральдин, – продолжал начатую речь принц, – это чистое безумие! Вы сами – еще раз хочу напомнить вам об этом – выбрали своего младшего брата для этого опасного предприятия и теперь обязаны руководить его поступками. Он согласился на несколько дней задержаться в Париже, что само по себе безрассудство, если учесть характер субъекта, с которым ему приходится иметь дело; а теперь, за двое суток до отъезда, за два-три дня до окончательного решения вопроса, место ли ему на балу, спрашиваю я вас? Ему следовало бы не выходить из тира и упражняться в стрельбе, побольше спать, соблюдать умеренность во всем и ни в коем случае не пить ни шампанского, ни коньяка. Неужели он думает, что мы здесь разыгрываем какую-то комедию? Все очень серьезно, Джеральдин!

– Я слишком хорошо знаю своего мальчика, – отвечал полковник Джеральдин, – и уверен, что мое вмешательство не требуется. Он более осторожен, чем вы думаете, и даже меня слушать не станет. Если бы тут была замешана женщина, я бы и спорить не стал, но доверить ему и двум вашим слугам президента клуба я могу без малейших опасений.

– Рад это слышать от вас, – ответил принц, – и все же не могу не тревожиться. Эти слуги – первоклассные сыщики, но негодяю трижды удалось обмануть их бдительность и провести несколько часов, обделывая свои темные делишки, и наверняка занимался он не пустяками. Дилетант мог случайно потерять его из виду, но уж если президенту удалось сбить со следа Рудольфа и Жерома, это неспроста. У этого человека должны найтись веские причины, чтобы действовать подобным образом, к тому же он дьявольски ловок.

– Я полагаю, что это наша забота, – с некоторой обидой в голосе отвечал Джеральдин. – Моя и моего брата.

– Будь по-вашему, полковник, – сказал наконец принц Флоризель. – И все же я думаю, что вы могли бы повнимательнее прислушиваться к моим советам, по крайней мере, в дальнейшем. И довольно об этом! Кстати, девушка в желтом платье весьма мило танцует…

И беседа вернулась к обычным темам парижских масленичных балов.

В это время Сайлас спохватился, что близится назначенный ему час. Чем больше он размышлял об этом, тем меньше ему нравилось это приключение. Улучив момент, юноша нерешительно двинулся вместе с толпой в сторону выхода, но в результате толпа загнала его в уголок под хорами, где его слух тотчас уловил знакомые интонации мадам Зефирин. Она говорила по-французски с тем самым русокудрым юношей, на которого указал ей около получаса назад таинственный англичанин.

– Я не хочу рисковать своей репутацией, – говорила она, – иначе слушалась бы только голоса своего сердца, – говорила она. – Но довольно будет одного вашего словечка привратнику, и он беспрепятственно пропустит вас.

– Но к чему тогда этот разговор о каком-то долге? – возразил ее собеседник.

– Ах, боже мой! – воскликнула она. – Неужели вы считаете, что я не знаю нравов дома, в котором живу?

И она прошла дальше, нежно опираясь на руку своего кавалера. Все это напомнило Сайласу о записке.

«Еще каких-нибудь десять минут, – подумал он, – и я, быть может, окажусь рядом с такой же хорошенькой женщиной, как эта. А вдруг она окажется по-настоящему порядочной дамой… и даже титулованной?»

Однако, вспомнив записку, пестрящую ошибками, он немного умерил свой пыл. Такое послание могла написать любая горничная.

До назначенного часа оставалось несколько минут, и сердце юноши тревожно заныло. Ему вдруг пришло в голову, что еще, собственно, не поздно уйти, к тому же он никому не обещал являться на свидание. Добродетель и малодушие действовали заодно, толкая его к дверям, но на этот раз он был полон решимости и даже проталкивался сквозь толпу, которая вдруг повернула обратно.

То ли эта борьба с людским потоком утомила его, а может, он просто пребывал в таком состоянии духа, что стоило ему на что-то решиться, как тут же его тянуло поступить в точности наоборот, однако он в третий раз повернул назад и остановился неподалеку от указанного в письме места.

Тут им овладела такая мучительная тревога, что он обратился к Богу с молитвой, ибо наш Сайлас был человеком благочестивым. Сейчас ему совершенно не хотелось этого свидания, и он легко мог покинуть бальное заведение, если бы его не удерживал стыд, что он поступит не по-мужски. Чувство это в конце концов возобладало над всеми остальными, и хоть и не заставило его сделать ни шагу вперед, но и не позволило отступить.

Наконец, взглянув на часы, молодой Скэддмор убедился, что прошло больше десяти минут после назначенного часа. Это заставило его еще больше разволноваться. Выглянув из своего укрытия, он обнаружил, что в условленном месте его никто не ждет. Очевидно, таинственная поклонница ушла, не дождавшись. Юноша тотчас осмелел, подумав, что пусть и с опозданием, но все же пришел, и это снимало с него тень обвинения в малодушии. Он уже начал подозревать, что все это розыгрыш, и от души поздравил себя с такой проницательностью, радуясь, что перехитрил шутников. Как легко совершаются подобные перемены в настроении в юности!