Алмаз раджи

Павильон, выстроенный последним владельцем, дядей Норсмора, глупым и расточительным дилетантом, мало пострадал от времени. Он был двухэтажный, в итальянском стиле, окруженный маленьким садиком, в котором ничего не росло, кроме диких цветов, и теперь, когда ставни были заколочены, казалось, что он не только заброшен, но никогда и не был обитаем. Очевидно, что Норсмора там не было; он то ли сидел в каюте своей яхты, то ли снова неожиданно решил появиться и блеснуть в светском обществе – об этом я мог только догадываться. Постройка эта казалась до такой степени пустынной, что действовала угнетающе даже на такого отшельника, как я. Ветер завывал в трубах, точно стонал и жаловался, и я поспешил направиться со своей кибиткой в лесок.

Приморский лесок Грэдена был высажен для того, чтобы оградить поля и остановить движение песков. Если идти к нему со стороны морского берега, то за кустами бузины обнаруживались другие заросли; все деревья были чахлые и низкорослые, как кустарник. Им приходилось все время бороться за жизнь: долгими зимними ночами они гнулись под напором свирепых бурь, и уже ранней весной листья у них облетали, и для этого голого леса наступала осень. Далее высился холм, который вместе с островком служил ориентиром морякам. Между деревьями бежал ручеек, запруженный опавшими листьями и тиной, он разветвлялся на множество рукавов и застаивался в крохотных заводях. В лесу попадались разрушенные хижины – по мнению Норсмора, это были остатки келий, в которых когда-то укрывались отшельники.

Я нашел нечто вроде ложбинки с небольшим чистым ключом и, расчистив терновник, поставил палатку и развел огонь, чтобы приготовить ужин. Лошадь свою я привязал подальше в лесу, где росла трава. Крутые склоны ложбины не только скрывали свет моего костра, но и защищали от ветра, сильного и холодного.

Вследствие той жизни, которую я вел, я был закален и умерен во всем. Пил я только воду, редко ел что-либо, кроме овсянки, и спал очень немного, так что, вставая с рассветом, ночью я долго не засыпал и часто, лежа, глядел в звездное небо. Поэтому и в Грэденском лесу я крепко заснул в восемь вечера и в одиннадцать проснулся совершенно бодрым, не чувствуя ни малейшей усталости. Я встал и присел у огня, любуясь на деревья и на тучи, догонявшие друг друга, прислушиваясь к ветру и дальнему гулу прибоя, а затем выбрался из своей ложбины.

Я направился к лесной опушке. Молодой месяц слабо светил сквозь туман, но по мере того, как я приближался к дюнам, он светил все ярче и ярче. В ту же минуту резкий порыв ветра дохнул на меня соленым запахом моря и с такой силой хлестнул по лицу колючими песчинками, что я невольно наклонил голову. Когда я поднял глаза и осмотрелся, то заметил свет в павильоне. Он перемещался от одного окна к другому, словно кто-то переходил из комнаты в комнату с лампой или со свечой в руке.

Я с изумлением следил за происходящим. Когда я приехал, дом был совершенно пуст, а теперь там явно кто-то находился. Прежде всего мне пришло в голову, что в дом вломилась шайка грабителей и очищает теперь кладовые и буфеты Норсмора, всегда полные посуды и припасов. Но что могло привлечь грабителей в эту глушь? И кроме того, все ставни были распахнуты, а подобные люди имеют обыкновение запирать их. Я отбросил эту мысль, и мне пришла в голову новая. Должно быть, вернулся сам Норсмор и теперь осматривает и проветривает помещение.

Как я уже говорил, нас с Норсмором не связывало чувство искренней привязанности, но даже если бы я любил его как брата, то одиночество я любил больше, и потому не стал бы искать его общества. Поэтому я поскорее вернулся в лес и с истинным наслаждением снова уселся у костра. Я избежал встречи; передо мной еще одна спокойная ночь. А утром можно будет либо незаметно ускользнуть еще до пробуждения Норсмора, либо нанести ему визит, только самый короткий.

Но утром положение мое показалось мне столь забавным, что я и забыл о своем страхе. Норсмор был у меня в руках, и я вознамерился подшутить над ним, хотя мой бывший приятель не был охотником до шуток. Заранее радуясь своей удаче, я спрятался в кустах бузины, откуда мог видеть дверь павильона. Ставни оказались по-прежнему запертыми, что показалось мне странным, а само здание с белыми стенами и зелеными ставнями выглядело при дневном свете и привлекательным, и уютным. Время шло, а Норсмор все не показывался. Я знал, что он соня, но когда наступил полдень, я потерял терпение. Говоря по правде, я надеялся подзакусить в гостях, и голод уже стал докучать мне. Досадно было упустить случай посмеяться; но голод взял свое, и, отказавшись от шутки, я вышел из лесу.