Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник]

— Ты прав, Билл, — согласился он. — Надо отнести его в безопасное место. Выбравшись на поверхность, они вернулись в хижину, где подвергли свою находку более тщательному осмотру.

Камень был размером чуть больше голубиного яйца и обладал ярким рубиновым оттенком, разве что с одной стороны присутствовало мутное пятно. На просвет он смотрелся совершенно прозрачным кроме того дефектного участка. Хедли Дин вынул из ящика ювелирные весы и с величайшей осторожностью и даже каким-то благоговением взвесил его.

— Сто четырнадцать каратов, — восхищенно выдохнул он. — Самый большой камень из всех найденных, пока я здесь. Вот только сбоку маленький изъян, но его уберут при огранке. Даже в таком виде он стоит целое состояние.

— Разумеется, — радостно согласился Большой Билл. — Теперь, дружище, чай будем пить не из жестянок.

Дин тем временем быстро убрал находку в самый дальний карман и сидел, погруженный в свои мысли, в задумчивости нахмурив брови и постукивая по столу костяшками пальцев. Он не слышал, да и не хотел слышать пустой болтовни своего напарника. Черная мысль, словно червь, проникла в его голову, и он уже не мог избавиться от нее. Она прочно укоренилась там и с каждой секундой все больше и больше овладевала им, пока не затмила и не смяла все хорошее и доброе в его душе.

— В здешних местах продавать такой большой камень, пожалуй, нет смысла, — тем временем продолжал Стюарт. — Надо распродать все, что у нас есть, а самим податься в Лондон. Вот там-то нам дадут за него настоящую цену! Потом ты вернешься в свои «высокие сферы», как ты сам говорил, а я займусь-ка постройкой дома. Но, ей-богу, нам никак нельзя терять друг друга из виду. Я буду часто навещать тебя в твоем высшем свете, а ты станешь гостить у меня, гуляя среди тенистых дубов.

Лицо Хедли Дина мрачнело все больше и больше с каждым словом, которое нашептывал ему демон алчности. Он положил руку на то место, где спрятал камень, брови его нахмурились еще больше, а взгляд сделался еще острее и коварнее.

— Двадцать тысяч! — воскликнул Билл. — А то и все тридцать! Сколько будет пополам-то? Пятнадцать! Вот это да — по пятнадцать тысяч каждому! Так, а сколько от них пять процентов-то? Ну-с, пять на десять — это пятьдесят, потом пятьдесят на пятнадцать, — считал он, загибая толстые красные пальцы, словно постаревший школьник. — Итого семьсот пятьдесят фунтов в год! Как тебе такой доходик, а? Да что с тобой такое, дружище? На вот, глотни-ка чуть-чуть. Ты, по-моему, слишком разволновался после всех наших с тобой ночных приключений.

— Нет — нет, — поспешно отказался Хедли Дин, отодвигая бутылку, протянутую Стюартом. — Мне не хочется бренди. Я хотел бы до конца прояснить наше с тобой дело, дабы между нами впредь не возникло никаких недомолвок и недоразумений. Мне кажется, ты несколько превратно представляешь себе наши отношения в связи с находкой. Разумеется, ты прекрасно знаешь — я хочу, чтобы между нами все было честь по чести, и ты знаешь, что я никогда не помыслю намеренно обмануть тебя.

— Конечно же, нет! — искренне согласился пожилой старатель.

— Однако, с другой стороны, хоть мы и друзья, но бизнес есть бизнес. Если бы мы работали вместе и вдвоем наткнулись на этот камень, тогда он бы, вне всякого сомнения, принадлежал нам в равных долях. Но в данном случае дело принимает совсем другой оборот.

— Как это так?! — вскричал Стюарт.

— В этом случае все совсем иначе. Это произошло случайно, когда я вовсе не искал камень, и тебя тогда рядом не было. Понимаешь? Я хочу только одного — решить все по справедливости. Предположим, ты бы нашел в шурфе золотой самородок. Я бы не претендовал на половину его стоимости, ссылаясь на то, что я твой компаньон. Это выходило бы за рамки нашего соглашения. Так и тут — это вне нашей договоренности. Разумеется, я никоим образом не хочу присвоить себе всю сумму. Если я выручу за него хорошие деньги, то ты, безусловно, получишь какую-то долю. Я лишь хочу, чтобы ты понял — у тебя нет права претендовать на половину.

Хедли говорил все это, отвернув лицо в сторону и пристально смотря на огонь, поскольку в какие бы пышные фразы он ни облекал бы свои надуманные доводы, он слишком боялся ощутить всю глубину своей низости и бесчестия.

Его компаньон несколько долгих минут хранил молчание, которое было красноречивее любых слов. Напряжение достигло такого предела, что тиканье ходиков и потрескивание поленьев в очаге казались громом небесным. Наконец, Стюарт заговорил холодным, бесстрастным голосом, чего за этим весельчаком никогда не водилось.

— Так ты хочешь сказать, что мне не причитается половина стоимости камня? — спросил он.

— У тебя нет на него никаких прав.

— Вот как!