Алмаз розенкрейцера

Два года назад родители князя Воротынского – Александр Фёдорович и Вера Борисовна, вместе с младшим братом Владимира Александровича – Святославом, уехали в московский дворец, оставив на старшего сына галерею, петербуржский дворец, дачу и поместье Рождественское. С тех пор, князь Воротынский вёл бурную личную жизнь. За год на его даче побывало восемь любовниц, из коих пять – русские, одна француженка, одна англичанка и последняя – итальянка. Об амурных делах Светлейшего князя в городе мало кто знал. Единственным человеком, бывшим в курсе всей этой истории, был двоюродный брат Воротынского Павел Дмитриевич Ахматбей, с коим Владимир Александрович поддерживал дружескую связь и коему безгранично доверял.

– Скажи, Вова, как ты так можешь жить? Во вранье… врёшь родителям, врёшь любовницам, врёшь друзьям…

– Живу я весело и счастливо. А друзей, Джо, кроме тебя, брата моего и ещё пары человек, у меня никогда не было. Такой уж я человек… ну что ж, давай я покажу тебе записи прадеда…

Владимир Александрович встал из-за стола, подошёл к шкафу, окинул взором полки, открыл дверцу и вытащил толстую чёрную потрескавшуюся папку:

– Вот. Здесь хранятся записи Светлейшего князя Михаила Дмитриевича Воротынского, касающиеся алмаза, масонов, алхимии и прочего…

Воротынский положил папку на стол и раскрыл. Поверх всех остальных документов, в ней лежал пожелтевший, отсыревший лист, испещрённый различными непонятными символами, значками и сложными идеограммами.

– Я должен взять кое-какую литературу – сказал Джо и направился к выходу.

– Ради Бога, Джо, делай всё, что считаешь необходимым, в рамках разумного, естественно – князь обошёл стол, вытащил из шкафа графин с виски и поставил на стол – без этого, я думаю, не справиться…

Глава 5

Шёл мокрый снег. Часы пробили полночь. В кабинете князя Владимира Александровича Воротынского, единственном во всём доме, горел свет. Там два изрядно выпивших аристократа работали над архивными документами.

– Видишь эти знаки, Вова? – спросил Макмиллан, указывая на какую-то сложную идеограмму, выведенную на полях листка.

Воротынский взглянул на порожний графин пустыми глазами:

– Это не к добру…

– Дурак! Посмотри сюда. Этот знак означает «круг воли», этот – «таинство посвящения», а вот этот – «шлифование».

– Что бы это всё могло значить? – равнодушно спросил князь, подперев подбородок ладонью и сморщив лоб, делая вид, что ему всё ясно и крайне любопытно.

– Я думаю, что это указатель. Какая-то подсказка

– И я думаю, что это подсказка. И она подсказывает, что пора идти спать – Воротынский взглянул на свой брегет и на напольные часы в кабинете – Уже пятнадцать минут первого. У меня сегодня ответственный вечер. Мне нужно выспаться…

– Ты иди, а я, с твоего позволения, ещё посижу здесь и поработаю… – сказал Джо, не отрываясь от разглядывания очередной бумаги.

Князь тяжело встал из-за стола и потянулся:

– Тогда, удачи.

– Приятных снов, Володя.

Владимир Александрович вышел из кабинета, оставив Джо Макмиллана наедине с бумагами.

Где-то часов в шесть-семь утра, в спальню Владимира Александровича с бешено горевшими глазами ворвался растрёпанный и взъерошенный Джо. В одной его руке была свеча, а в другой кипа бумаг:

– Вло… Вальд… Володя! – кричал он заплетающимся языком – Вставай скорее! Я понял! Понял! Тут говорится о круге, в котором розенкрейцеры принимают в свой орден неофитов! Вставай! Мне нужна твоя помощь!

Князь поморщился, простонал и открыл один глаз:

– Что ты кричишь? Ты поджёг дачу?

Одеяло рядом зашевелилось, и оттуда послышался голос:

– Dannazione, Vladi, cosa sta succedendo?*

*Проклятье, Влади, что происходит?

– Идём, скорее, нам нужно найти круг! – продолжал повышать голос Джо.

– Ты с ума сошёл? Какой круг? – сказал князь, уже более трезвым голосом, приподняв голову.

– Философский камень где-то здесь! Я знаю!

Князь протрезвел окончательно, услышав это словосочетание, и сразу сел в кровати, спустив ноги на пол:

– Ты нашёл указание на место, где его искать?

– Возможно. Ты идёшь?

Князь встал с кровати, откинув одеяло:

– Mi dispiace, tesoro, devo andare. Dormire bene* – он поцеловал Милу в лоб, накинул халат и последовал за Джо.

*Извини, любимая, мне нужно идти. Спи спокойно.

Как только Макмиллан и Воротынский вошли в кабинет, Джо подбежал к столу и схватил свой блокнот:

– Смотри, здесь Михаил Дмитриевич говорит о некоем «круге воли» и о «таинстве посвящения», а потом идёт знак «шлифования». В другой записке, с отсылкой к этому документу говорится о «обожжённом мраморе» и «лапе льва». Это точно какое-то помещение, в котором розенкрейцеры устраивали собрания.

Князь внимательно посмотрел на символы:

– И где его искать?

– Нужно подумать. Причём тут «лапа льва»?

Князь сел за стол и взял в руки один из листов:

– Возможно… я могу ошибаться… но мне кажется, что это архитектор – Николай Львовский. Он перестраивал наш дворец, по заказу прадеда и проводил капитальный ремонт дачи. В 1800 году он выполнил для Михаила Дмитриевича надгробие…