Алмаз Турина (СИ)

— А твоя девушка тоже здесь?

Николас непонимающе хмурится, между бровей залегает такая знакомая резкая морщинка.

— Ты о ком?

— О Гресии, — чужое имя на языке застревает, будто наждачная бумага. — О ком ещё?

Моргнув, Нико с мгновение соображает, о чем она вообще говорит, а потом фыркает:

— Мы не встречаемся. Но мне приятно, что тебя это беспокоит, — его лицо разглаживается, и в мягком вечернем свете фонарей он кажется почти подростком. Впрочем, Нико всегда выглядел, как мальчишка. — Ты не одобрила запрос.

Андреа чувствует, как от его взгляда у неё слабеют коленки, как будто ей опять четырнадцать. Её словно обволакивает патокой, густой и теплой; в животе сладко сжимается от предвкушения. Она одергивает себя: даже если он не встречается с Гресией, это ничего не значит для неё. Для них обоих.

— Я не… — она издает кашляющий звук. — Я не знаю, зачем ты вообще его отправил. Ты за этим приехал?

Нико в три шага пересекает расстояние между ними. Её мозг отчаянно мигает неоном: «Опасность! Опасность! Опасность!», потому что он слишком близко, слишком рядом. Слишком. Андреа знает, что должна отступить, но её дурацкие ноги будто приросли к земле.

Почему всё, что происходит в их с Нико жизни важного, происходит именно здесь, на этом футбольном поле около школы?!

От Николаса одуряюще пахнет каким-то ненавязчивым холодным парфюмом, его собственным телом и терпким аргентинским воздухом. Голова кружится от его близости.

— Потому, что ты сбежала? Потому, что я всё ещё жалею о том, что повёлся тогда на флирт Стины? Потому, что ты нужна мне?

Каждое слово, сказанное им, вышибает у Андреа из-под ног землю так, что она не знает, сможет ли восстановить равновесие. Она пытается думать о Себастьяне, но его лицо расплывается, забывается и исчезает из памяти, потому что Нико прямо сейчас очень много — его взгляда, его запаха, его голоса, мягкого и вдумчивого. И это чувствуется иначе, не так, как в Турине — сейчас это не желание обладать, немедленно и прямо здесь; не ослепляющая страсть и не ностальгия; сейчас это что-то глубже и сильнее.

Такое же, как в их пятнадцать. С поправкой на десять лет жизненного опыта.

Но разумом Андреа понимает, что не должна поддаваться этому. Тот, кто однажды изменил, изменит снова. Она мотает головой.

— Я не хочу снова оказаться обманутой.

Она хорошо помнит, как плакала, узнав о его измене. Как не хотела выходить из комнаты, но и в ней находиться было невыносимо — слишком многое напоминало там о Нико. Его мелкие подарки, совместные фотографии, его запах, пропитавший подушку. Андреа тогда собрала всё, что напоминало о нём, в большой пакет и оттащила на помойку.

Правда, мать потом забрала его из мусорного бака и спрятала в кладовку. Это Андреа узнала уже позже, когда заглянула туда в поисках чего-то, она не помнит даже, чего именно.

Спазм сжимает горло. Андреа моргает.

— Я не знаю, как тебе верить, — она почти кричит. Швыряет мяч на землю, и он отскакивает от газона. Андреа бьет по нему носком, и он, описав дугу, летит в сторону ворот.

Она это сказала.

Она сказала, что не верит ему.

Призналась, что ей страшно поверить. Этот страх сидит глубоко внутри, просто за все эти шесть лет у него не было шанса по-настоящему выйти на сцену.

Нико отступает, плотно сжимает губы. В его темных зрачках она ловит отражение той боли, что испытала когда-то сама, но удовлетворения от этого нет.

— Мне жаль, Анди, — произносит он тихо. — Я пытался тогда поговорить с тобой, но Глория сказала мне, что оторвет мне яйца, если я ещё раз к тебе приближусь, — он наконец-то опускает взгляд на носки своих дорогущих спортивных кед. Наверняка они были белые, когда он выбрался из машины, но теперь белый цвет покрыт слоем пыли. — Я подыхал от угрызений совести, но решил, что, раз так, то тебе будет лучше без меня.

Он врёт.

Андреа очень хочется себя в этом убедить.

Он врёт; она видела его фотографии с Агустиной. Они выглядели счастливыми. Путешествовали. Она была рядом, когда «Ювентус» получал «скудетто». Она была его. С ним.

Он врёт.

Но её сердце чуяло, что Нико говорит правду.

— Мне жаль, — повторяет он снова. — Я не должен был этого делать, я был идиотом, Анди, прости меня. И я люблю тебя.

Бу-у-ум.

Вот так, просто.

Как воды попить, казалось бы. Но Андреа этими словами, этим его тихим «Анди» по голове огревает, будто обухом, и воздух выбивает из легких. Она задыхается, задыхается, словно нырнула на большую глубину, а внутри что-то с тихим щёлканьем встает на место.

«Я тоже люблю тебя»

Она произносит эти слова у себя в голове, но не может сказать вслух. Они застревают на языке песком, царапают нёбо. Страх всё ещё силён. Страх всё ещё воюет за свою территорию.

Она всегда его любила. Вот так, просто, да.

Эти чувства бьют наотмашь слишком сильно. Колени у неё подламываются, и Андреа едва ли не валится на газон. Нико подхватывает её, прижимает к себе и шепчет на ухо что-то, ей трудно разобрать его слова сквозь шум в голове, сквозь стук крови в венах. Она цепляется за его свитшот в жалкой попытке удержаться на ногах.

Нико прижимается лбом к её лбу.