Алмазная бухта

— Во-первых, потому что ты сказал мне, кто ты. Во-вторых, потому что ты спросил. В-третьих, ты опасен даже без ножа. Физически неполноценен — да, но не беспомощен.

— Что ты имеешь в виду?

Она посмотрела вниз на его грубые темные голые стопы.

— Мозоли на внешних сторонах твоих стоп и на руках. Редко, у кого они есть. Ты тренировался босиком, не так ли?

От его тихого и шелковистого голоса у нее по спине пробежался холод.

— Ты многое замечаешь, солнышко:

Она кивнула в знак согласия.

— Да.

— Большинство людей и не задумываются о мозолях.

Рэйчел колебалась, ее взгляд обратился внутрь себя. Спустя мгновение она вернулась к сервировке стола и готовке.

— Мой муж тренировался дополнительно. У него тоже были мозоли на ладонях.

В его груди все сжалось, пальцы медленно сомкнулись в кулак. Он метнул взгляд на ее изящные загорелые руки без колец.

— Ты разведена?

— Нет. Я вдова.

— Извини.

Она кивнула и стала раскладывать омлет и бекон по тарелкам, затем проверила бисквиты в духовке. Они выглядели так, как надо — золотисто-коричневые сверху. Она вытащила их и переложила в корзинку для хлеба.

— С тех пор прошло много времени, — сказала она в заключение. — Пять лет.

Затем ее голос изменился и снова стал оживленным:

— Мой руки, прежде чем бисквиты остынут.

Пару минут спустя он подумал, что она была чертовски хорошим кулинаром. Омлет был воздушным, бекон с хрустящей корочкой, бисквиты нежными, а кофе достаточно крепким. Поверх бисквитов тек золотистый сок груш домашнего консервирования, канталупа была сочной и сладкой. Никаких изысков, просто все ингредиенты отлично сочетались, и даже их цвета гармонировали друг с другом. Это была просто еще одна сторона ее многогранной натуры. Когда он смаковал третий бисквит, она невозмутимо заметила:

— Не жди такого каждый день. Иногда я ем на завтрак хлопья и фрукты. Я просто хочу, чтобы твои силы восстановились.

За ее манерой скрывалось удовлетворение от того, с каким очевидным удовольствием он, такой хладнокровный мужчина, ел.

Он откинулся на спинку стула, неторопливо рассматривая блеск в ее глазах и улыбку, которую она безуспешно прятала за кружкой кофе, которую держала в своих изящных руках. Она дразнила его, а он уже не помнил, когда его дразнили последний раз, когда кто-нибудь действительно осмеливался дразнить его. Возможно в средней школе, какая-нибудь легкомысленная девчонка-тинейжер пробовала новообретенные силы соблазнительницы на мальчишке, которого даже учителя считали опасным. Он никогда не давал повода думать о себе так, просто он смотрел на них холодным спокойным взглядом своих черных, как ночные небеса ада, глаз. Рэйчел осмеливалась дразнить его, потому что была уверена в себе и принимала его, как равного. Несмотря на то, что она знала о нем или могла предположить, она не боялась его.

Всему свое время. Она будет его, рано или поздно.

— Ты на верном пути, — ответил он, наконец, на ее поддразнивание.

Рэйчел гадала, специально ли он выдержал паузу, прежде чем ответить. Он мог просто задуматься над ответом, а мог специально выдержать паузу, чтобы слегка лишить человека уверенности. Все, что он делал, было хорошо продумано. Она не думала, что это было привычкой, скорее — спланированным наступлением.

В его словах был двойной смысл, но Рэйчел предпочла выбрать тот, что лежал на поверхности.

— Если это подхалимаж, то он не сработает. Слишком жарко, чтобы есть мясо в больших количествах три раза в день. Еще кофе?

— Пожалуйста.

Наливая кофе, она спросила:

— Как долго ты планируешь остаться?

Он дождался, пока она поставит чайник обратно на конфорку и сядет на свое место, прежде чем ответить.

— Пока не поправлюсь, не начну ходить и смогу снова пользоваться плечом. Пока ты не захочешь, чтобы я ушел. Это от тебя зависит, когда ты выкинешь меня вон.

Ну, все ясно, подумала Рэйчел. Он останется до тех пор, пока не поправится, не дольше.

— Ты придумал, что будешь делать?

Он оперся на предплечье.

— Поправиться. Это первый пункт списка. Я должен определить, как сильно мы рискуем. У меня есть один человек, которому я могу позвонить, если потребуется, но я подожду, пока не выздоровею и не стану дееспособным. У одного человека мало шансов. До окончания моего отпуска осталось три недели, в течение которых меня не хватятся, если мое тело не всплывет где-нибудь. Без моего тела у них все застопорится. Они не смогут заменить меня, пока я не буду официально признан мертвым или пропавшим без вести.

— Что будет, если тебя не найдут на работе через три недели?

— Мое досье очистят. Коды изменят, агентов припишут кому-нибудь еще, и я официально прекращу существование.

— Тебя признают мертвым?

— Мертвым, похищенным или перевербованным.

Три недели. Самое большее, на что она могла рассчитывать, это три недели с ним.