Алмазная Грань (СИ)

Уже потом я узнаю, что в особняке на тот момент почти никого не было. История со спасением Люды едва не получила мощный общественный резонанс, и все, имевшие отношение к этому месту, зачищали последствия своего недосмотра — вели переговоры в кабинетах высокопоставленных чиновников, ментов, прокуроров. Осталась только охрана. Усиленная, бросившая все силы на дозор периметра. Здесь же за главных остались те, кого все девчонки боялись до дрожи в колеях. Остались и ощутили себя безнаказанными. Отключили камеры, заткнули рты своим подчинённым и решили неплохо поразвлечься с теми, в ком видели лишь куски красивых тел. С «мясом», как именовали каждую из нас на жаргоне.

Я начала вырываться и кричать, когда поняла, что мы спускаемся в подвал. Тот самый, где совсем недавно отсиживались с девчонками, ожидая, когда все успокоится. Только в этот раз там никого не было.

Меня ударили грубым сапогом в спину. Боль была настолько адской, что я перестала дышать. Упала на грубый бетонный пол, едва успев выставить руки, содрала колени о бугристый пол. В первый момент показалось, что мне выбили позвонки. Но я ее могла двигаться лишь потому, что оцепенела от ужаса.

Здесь свет был ярким — как будто служил фоном для полного издевательства над попавшей в застенки подвала жертвой. Я поняла, что со мной собираются сделать, за несколько мгновений до того, как ткань рубашки затрещала под их грубыми лапами. Дежавю. Татуированная блондинка в бункере. Страх на лицах девчонок, готовых на все, лишь бы е оказаться на ее месте. Их страх был пустым. Потому что на ее месте сейчас оказалась я.

Страшной была не боль от ударов — меня не собирались жалеть, били по ребрам, в живот, в спину. Лицо берегли, хотя я не понимала, зачем, если все мое тело будет усыпано кровавыми гематомами? Страшно было то, как они полностью разорвали на мне одежду, и принялись грубо мять грудь, ягодицы, живот. Кто-то ввел сразу четыре пальца, и я задохнулась от собственного крика.

— Тебя ни один мужик не захочет, после того как я закончу с тобой, — в глазах насильника появился психически нездоровый блеск. От его слов я оцепенела, потеряв связь с реальностью. Когда меня потянули за руки, тело рефлекторно изогнулось в лапах мучителей, но меня тут же повалили на спину, ударив затылком о бетонную поверхность.

Боль пронзила черепную коробку, в глазах помутилось. Потолок с деревянными срубами тонул в кубах тумана, постепенно наливающегося чернотой. Пальцы, впившиеся в нежную кожу бедер, руки, раздвигающие мои ноги, хохот насильников, неотвратимость происходящего — все слилось в адскую фантасмагорию перед моими глазами. Я уплывала, и это был лучший выход из положения. Когда меня начали насиловать, я не понимала, что именно происходит. Боль, затопившая тело, вытеснила кровь, бежала по венам разъедающей кислотой, самым беспощадным токсином. Она жгла плоть и убивала душу, растворяя в своём едком огне.

Им не понравилась моя отстраненность. Больше, чем насытить собственную похоть, опьяневшие от вседозволенности мелкие пешки жаждали испить моей боли и унижения до полного насыщения. Кажется, в тот момент у меня впервые промелькнула догадка о том, почему я стала так желанна для главного монстра. Каждый из этих людоедов жаждал объять необъятное. Подчинить себе красоту, стойкость, разум, волю к жизни. И как оказалось, проще всего это было сделать самым варварским, первобытным способом.

Я не дала им такого удовольствия. Кусала разбитые в кровь губы, готовые умолять о прекращении терзаний, взывать к чему-то человеческому, чего в этих цепных волкодавах не было и в помине. Понимала, что стоит мне заговорить, у мучителей и вовсе сорвет планку от ощущения власти и безнаказанности. Молчала, когда сознание возвращалось на краткие промежутки времени, и вновь погружалась в беспамятство. Организм протестовал против варварского обращения сразу двумя альтернативными способами: отключением рассудка, чтобы ключи разума не помешались от боли, и его периодическим возвращением. Сознание словно кричало: встань, борись, прекрати насилие над собой! Увы, против двух физически крепких психопатов, утащивших меня туда, где нет камер и не слышны крики, у меня не было шанса выстоять, даже если бы я обладала первым даном по карате, как Вэл. И сознание, смирившись с неизбежностью, вновь отправляло меняв нокаут, пообещав вернуться. Увы, сил не то, что не прибавлялось, они таяли с каждым ударом насильников, с каждой фрикцией, укусом, оскорбительными словами. Я едва их разбирала, но услышала достаточно: кусок мяса, дырка, тварь. Никто не видел во мне человека. Я была вещью без права распоряжаться собственной жизнью, что давало мучителям иллюзию безнаказанности.