Алмазная грань

— Бражничать начал, пес! — визгливо закричал вдруг хозяин. — Где был вечор, когда посылал за тобой?

Степан Петрович размахнулся суковатой палкой, но не ударил. Только слегка ткнул мастера в грудь.

— Не замайте меня, барин, — угрюмо сказал Кириллин.

— Что?

— Не замайте, говорю.

— Да ты ума рехнулся? — отступив на шаг, удивленно переспросил Корнилов. — Если мастер хороший, так, думаешь, управы на тебя нет? Врешь, любезный! Скажу сторожам — сегодня же отдерут за милую душу.

— Лучше, думаете, будет?

Корнилов не успел ничего ответить. К нему подбежал запыхавшийся сторож и, сдернув с головы войлочный гречишник, бухнулся на колени:

— Батюшка барин! Беда! Управитель к вам послал. Мастер Васька Гутарев...

— Чего воешь, будто режут тебя? — рявкнул Корнилов, схватив сторожа за шиворот. — Говори толком!

— Руки на себя наложил. Удавился.

— Господи! Отмучился один! — простонал Кириллин. — Не буду сегодня работать. Не буду! Хоть убейте...

— Ступай уж, — угрюмо буркнул Корнилов и, повернувшись к Кириллину спиной, сказал сторожу: — Где он? Идем, погляжу.

9

Около бревенчатого сарая, где складывали готовый товар, толпился народ. Хмурые, молчаливые мастера стояли позади всхлипывающих баб. Перепачканные белой пылью шихты, ребятишки не лезли, как всегда, вперед. Стояли тихо, всматриваясь в темноту склада.

— Бедная головушка, — горестно сказала женщина, повязанная черным платком. — Грех-то ведь какой: без попа, без отпевания хоронить будут. В аду гореть будет.

— Замолчи! — крикнул подошедший Кириллин. — Ада нечего пугаться тому, кто в аду всю жизнь живет. Бог милостивее людей. Может, за муки Василию и в раю местечко найдется.

Протолкавшись вперед, Александр шагнул в полутьму сарая, где покончил свои счеты с жизнью мастер Василий Гутарев, недавно так жадно расспрашивавший незнакомого человека о воле.

«Вот и дождался ты воли, Василий, — мелькнула в голове Кириллина мысль. — Одна у нас дорожка на волю».

В дальнем углу склада, между разбросанных ящиков, висело уже остывшее тело мастера. Перед смертью Гутарев собрал пустые короба и, взобравшись на них, перекинул через блок веревку.

— Василич, — услышал Кириллин за своей спиной чей-то приглушенный шепот. — Покойника будут снимать — отрежь мне, милок, кусочек веревки на счастье.

— Эх ты!.. — со злобой выругался мастер. — Счастья захотел? Лезь и ты за ним в петлю...

Около покойника стоял сумрачный Степан Петрович. Управляющий почтительно, торопливым шепотом что-то объяснял ему.

— Добрый мастер был, — подумал вслух Корнилов. — Неужто так обиделся? С чего бы в петлю полез?

— Строптивости превозмочь не смог, — отозвался управляющий. — Строптивости много у них, дорогой Степан Петрович.

— Снять надо, — сказал хозяин, прикасаясь палкой к рубахе Гутарева, висевшей мешком над выпирающими ключицами.

— Другую рубаху надеть? — спросил управляющий.

— Покойника снять надо! — прикрикнул Степан Петрович. — Народ по местам разгоняйте. Только и норовят, мошенники, как бы от работы увильнуть! Ты-то куда?

Кириллин, не ответив, проворно вскочил на ящик и перерезал ножом веревку. Поддерживая одной рукой тело Гутарева, мастер осторожно опустил его на пол, поцеловал покойника в холодный лоб и, не глядя ни на кого, вышел из склада.

— Тоже перец-мужик... — сквозь зубы проворчал управляющий.

Глава шестая

1

Весну Алексей Корнилов провел в Антверпене. Он поселился на улице Пеликана, по соседству с гаванью и кварталом веселых домов, где по вечерам толпами бродили подвыпившие моряки со всех кораблей, заходивших в порт.

В Антверпене находилась международная биржа торговцев бриллиантами. Алексей Корнилов познакомился со здешними резчиками и гранильщиками драгоценных камней. Он часто рассматривал в лупу фаски алмазных граней. Тонкость отделки камней восхищала его, но думал он о другом.

«Слов нет: тонко сделано, но у нас мастера простое стекло так разделают, что бриллианту не уступит», — хотелось сказать фламандским гранильщикам. Но из вежливости следовало молчать и восхищаться ювелирной работой новых, немного самонадеянных знакомых.

В конце мая Корнилов распрощался с семьей Боолеманов, где он жил; хозяева долго уговаривали старого русского друга повременить с отъездом. Но даже укоризненный взгляд дочки Боолеманов, белокурой Минны, не изменил решения Алексея Степановича.

Дорога была недолгой. Теплым майским вечером он приехал в Париж. Переменив запыленный в дороге сюртук, Алексей отправился бродить по Большим Бульварам. Побывал он и на набережной Сены. Над рекой с криками проносились чайки.

Поздно ночью Алексей возвращался из Пале-Рояля полный впечатлений, поглядывая на женщин, задевавших красивого молодого человека.

Он чувствовал себя свободным: под предлогом тяжкой болезни сына отец выхлопотал Алексею Корнилову отставку.

Маленькая квартира, нанятая им в Париже, всегда пустовала. Весь день Корнилов бродил по городу, заходил в модные магазины, обедал в дорогих ресторанах, вечер проводил в театре, по большей части в «Водевиле».