Алмазная история (пер. Н.Селиванова)

– И все-таки Антося могла сшить игольницу сама, а поскольку получилось прекрасное изделие, считалось, что является частью приданого невесты. А потом, в замужестве, больше ничего не шила. Детей у них с Мартином не было, пеленочки и распашоночки отпадали… Нет, тогда зачем сохранять ошметки? И почему именно в саквояжике бывшего жениха?

– Да, непонятно. И странно. Такие вещи обычно держат в рабочей шкатулке с нитками. Разве что подушечку смастерил сам бывший жених, этим и объясняется наличие ошметков в его сумке.

– О, новая версия!

Я вновь принялась вертеть в руках изделие, которое правильнее было бы назвать подушкой, а никак не подушечкой. При необходимости на такой и переспать можно. Правда, мешали бы ракушки, острые, как пить дать, вопьются в ухо.

Я никак не могла ухватить мысли, промелькнувшей в мозгу и скрывшейся, прежде чем я успела сообразить, с какими ассоциациями она связана. Саквояжик и подушечка, подушечка и саквояжик… Ведь не будь ошметков от подушечки в саквояжике, я бы давно отложила её в сторону, не стала бы напрягать мой бедный ум.

Кристина ни с того ни с сего вдруг сказала:

– Подушечка являлась предметом особой заботы Антоси… Над этой подушечкой Антося тряслась, словно над золотом… В саквояжик спрятала остатки материалов… Перед смертью ни в чем не призналась, но ведь, наверное, думала, раз так поступала?

И я решилась.

– Даже если это память о матушке или первой любви, делать нечего – распорем! Только как можно осторожнее…

– А почему осторожно?

– Ведь это же собственность Кацперских, не наша. Могла бы сообразить сама! И к тому же памятник старины, без малого сто лет, уважать надо, а не изничтожать семейные реликвии Кацперских. Распорем так, чтобы потом можно было незаметно зашить.

– Незаметно! – простонала Крыська. – Куда нам до их мастерства! Я тоже было подумала распотрошить, да как вспомнила, что потом придется приводить в порядок, – сразу расхотелось.

– Спокойно! Завтра раздобудем красную нитку и аккуратненько зашьем. Скажем – так и было. Как бы это поаккуратнее…

– В таком случае – сбоку, – посоветовала Кристина. – Вот тут, где ракушки. Даже самый твой топорный шов прикроют, авось сойдет.

– Почему именно мой? – взвилась я.

– Не я же буду зашивать, – отрезала Кристина. – Тогда никакие ракушки не спасут. Чем бы таким, острым?

На чердаке ничего острого не нашлось, пришлось спуститься в свою комнату за маникюрными ножничками. Вернулась на чердак и осторожно принялась разрезать красный бархат, стараясь не задеть ниток, которыми были пришиты ракушки. Поскольку подушечка была круглой, то я не успела проехаться и по трети окружности, как из неё полезли губка и конский волос. Крыська дышала мне в плечо и тыкалась носом в руки, мешая работать. Ее тоже удивило то, что губка была затолкана в подушечку не целиком, а мелкими кусочками.

– Вот странно! – вслух удивилась сестра. – Ведь легче было бы обшить бархатом целый кусок губки.

И, не выдержав, бесцеремонно выхватила у меня недорезанный исторический экспонат, сунула в него пальцы и замерла.

– Господи Иисусе! – только и сумела прошептать она.

Оттолкнув сестру, я сама запустила пальцы внутрь подушечки. Нащупала что-то твердое и извлекла наружу. Что-то твердое оказалось завернутым в кусочек тончайшего шелка. Шелк соскользнул и…

И у нас перехватило дыхание.

Чудовищных размеров алмаз сиял, искрился и переливался в свете слабой электрической лампочки, которая сразу ещё больше потускнела. Он был умопомрачительным! Два соединенных вместе, совершенно одинаковых куриных яйца идеальной формы, полыхающие в месте соединения живым огнем, сверкали так, что глазам было больно. Безупречная чистота, безукоризненная форма, ошеломляющий блеск.

Не скоро мы пришли в себя.

– Беру обратно все нехорошие слова, которыми я его обзывала! – охрипшим от волнения голосом торжественно произнесла Кристина. – Ни в жизнь бы не поверила, что такое может быть на свете!

Почувствовав, что ко мне возвратилась способность говорить, я высказала ту же мысль другими словами – значит, мы испытывали одинаковые чувства:

– Не будь он настоящим, непременно бы решила – поддельный!

Вздрогнув, Крыська бросила на меня всполошенный взгляд, схватила сверкающую глыбу и, осмотревшись, устремилась к старому шкафу, в дверце которого ещё сохранился кусок стекла. С силой проехалась по стеклу алмазом.

Глубокая царапина подтвердила – алмаз настоящий.

Сразу воспрянув духом, Крыська повернулась ко мне. Ее глаза сияли не хуже алмаза.