Алмазная колесница. Том 2

– Вряд ли. Американцы, конечно, ведут себя умнее, чем европейские монархии, но им не хватит терпения. Они тоже западного корня, а на Западе люди слишком много значения придают времени. На самом же деле никакого времени не существует, нет никакого «завтра», есть только вечное «сейчас». Объединение мира – дело медленное, но куда, собственно, спешить? Никаких Соединённых Штатов Земли не получится, будет одна Поднебесная, и тогда наступит всеобщая гармония. Слава Богу, мы с вами этого земного рая не увидим.

На этой меланхолической ноте разговор о будущем человечества прервался – карета остановилась у здания вокзала.

* * *

Назавтра с утра вице-консул Фандорин занялся рутинной работой: составлением реестра русских судов, долженствовавших прибыть в йокогамский порт в июне-июле 1878 года.

Эраст Петрович кое-как накалякал заголовок скучного документа (всё равно девица Благолепова потом перепечатает), но дальше дело не пошло. Из окна кабинетика, расположенного на втором этаже, открывался славный вид на консульский садик, на оживлённый Банд, на рейд. Настроение у титулярного советника было кислое, мысли витали черт знает где. Фандорин подпёр щеку кулаком, стал смотреть на прохожих, на катящие вдоль набережной экипажи.

И досмотрелся.

Мимо ворот проехала лаковая коляска Алджернона Булкокса, двигаясь в сторону Блаффа. На кожаном сиденье, будто два голубка, сидели коварный враг России и его сожительница, причём О-Юми держала англичанина под руку и что-то нашёптывала ему на ухо – достопочтенный масляно улыбался.

В сторону русского консульства безнравственная кокотка даже не взглянула.

Несмотря на расстояние, Эраст Петрович разглядел острым взглядом, как шевелится прядка волос за её ухом, а тут ещё ветер занёс из сада аромат цветущих ирисов…

В крепкой руке хрустнул переломленный надвое карандаш.

Что она ему нашёптывает, почему они смеются? И над кем? Уж не над ним ли?

Жизнь жестока, бессмысленна и, в сущности, бесконечно унизительна, мрачно думал Эраст Петрович, глядя на лист с несоставленным реестром. Все её красы, наслаждения и соблазны существуют лишь для того, чтобы человек разнежился, улёгся на спину и принялся доверчиво болтать всеми четырьмя лапами, подставив жизни беззащитное брюхо. Тут-то она своего и не упустит – ударит так, что с визгом понесёшься, поджав хвост.

Какой из этого вывод?

А вот какой: не разнеживаться, всегда быть настороже и во всеоружии. Увидишь, как тебя манит перст судьбы, – откуси его к чёртовой матери, а если удастся, то хорошо бы вместе с рукой.

Усилием воли вице-консул заставил себя сосредоточиться на тоннажах, маршрутах следования, именах капитанов.

Пустые графы понемногу заполнялись. У стены громко тикали часы в виде Большого Бена.

А в шесть часов пополудни, по окончании присутствия, усталый и мрачный Фандорин спустился к себе в квартиру, есть приготовленный Масой ужин.

Ничего этого не было, сказал себе Эраст Петрович, с отвращением жуя клейкий, прилипающий к зубам рис. Ни натянутого аркана в руке, ни жаркой пульсации крови, ни аромата ирисов. Особенно аромата ирисов. Всё это химера и морок, к настоящей жизни отношения не имеет. Есть ясная, простая, нужная работа. Есть завтрак, обед и ужин. Есть восход и закат. Правила, рутина, регламент – и никакого хаоса. Хаос исчез, более не вернётся. И слава Богу.

Тут за спиной у титулярного советника скрипнула дверь и раздалось деликатное покашливание. Ещё не обернувшись, даже не зная, кто это, одним лишь внутренним чувством Фандорин угадал: это снова хаос, он вернулся.

Хаос имел облик инспектора Асагавы. Тот стоял в дверях столовой, держа в руке шляпу, лицо у него было застывшее, полное решимости.

– Здравствуйте, инспектор. Что-нибудь…

Внезапно японец повалился на пол. Упёрся в пол ладонями, глухо стукнул лбом о ковёр.

Эраст Петрович сдёрнул салфетку и вскочил.

– Да что такое?!

– Вы были правы, не доверяя мне, – отчеканил Асагава, не поднимая головы. – Это я во всем виноват. Министр погиб по моей вине.

Несмотря на покаянную позу, сказано было ясно, чётко, без громоздких формул вежливости, свойственных инспектору в обычном разговоре.

– Что-что? Да бросьте вы свои японские ц-церемонии! Вставайте!

Асагава не встал, но по крайней мере выпрямился, руки положил на колени. Его глаза – теперь Фандорин явственно это разглядел – горели ровным, неистовым светом.

– Сначала я был оскорблён. Думал: как он смел подозревать японскую полицию! Наверняка утечка происходила от них самих, иностранцев, потому что у нас порядок, а у них порядка нет. Но сегодня, когда случилась катастрофа, у меня вдруг открылись глаза. Я сказал себе: сержант Локстон и русский вице-консул могли проболтаться не тому, кому следует, про свидетеля убийства, про засаду в годауне, про отпечатки пальцев, но откуда же им было знать, когда именно сняли охрану и куда отправится министр утром?

– Говорите, говорите! – поторопил его Фандорин.