Алмазная колесница. Том 2

Однако здесь случилась непредвиденность – по имени титулярный советник Фандорин. 13 мая группа Сухорукого, а вместе с ней их связной, Горбун, угодили в капкан. Как поступает Суга? Он опять оседлал самый гребень роковой волны: лично возглавил операцию по захвату всей этой инвалидной команды, позаботился, чтобы ни один из опасных свидетелей не попался в плен. Главный же tour-de-force заключался в том, как ловко Суга повернул ход полупроигранной партии. Он использовал гибель одной группы убийц для того, чтобы выманить диктатора под клинки другой! Поистине блестящий шахматный ход.

Что же из всего этого следует?

Это человек храбрый, острого и быстрого ума, целеустремлённый. И, если уж говорить о целях, наверняка действующий по убеждению, уверенный в своей правде. Что можно к этому прибавить из опыта личного общения? Незаурядный административный талант. Обаяние.

Просто идеал какой-то, мысленно усмехнулся Фандорин. Если б не две малости: расчётливая жестокость и вероломство. Как сильно бы ты ни верил в свою правду, но вонзать нож в спину человеку, который тебе доверился, – гнусность.

Составив психологический портрет акунина, Эраст Петрович перешёл к следующей фазе размышлений: как разоблачить столь предприимчивого и ловкого господина, который к тому же фактически руководит всей японской полицией?

Обрезанная верёвка на мундштуке может служить доказательством лишь для Асагавы и Фандорина. Что их свидетельство против слова генерала Суги?

Пропавшие из дела донесения? Тоже пустое. Может, их в папке вообще не было. А если и были – предположим, остался след в каком-нибудь конторском журнале, – то черт знает, кто их из папки изъял.

Эраст Петрович размышлял до полуночи, сидя в кресле и глядя на красный огонёк сигары. В полночь же в тёмную гостиную вошёл слуга и подал записку, доставленную срочной городской почтой.

На листке было написано по-английски крупными буквами: «Grand Hotel, Number 16. Now!» [18].

Похоже, Асагава тоже времени даром не терял. До чего-то додумался? Что-то разузнал?

Фандорин хотел немедленно отправиться в указанное место, но возникло неожиданное осложнение в виде Масы.

Японец ни за что не соглашался отпустить господина среди ночи одного. Напялил свой дурацкий котелок, сунул под мышку зонтик, и по упрямо выпяченному подбородку было видно, что он не отвяжется.

Объясняться с ним без языка было затруднительно, да и времени жалко – в письме ведь сказано «Now!». Брать с собой в гостиницу это чучело тоже было нельзя. Эраст Петрович намеревался проскользнуть в отель незамеченным, а Маса своими деревянными котурнами грохотал, как целый эскадрон.

Пришлось пойти на хитрость.

Фандорин сделал вид, что передумал выходить из дома. Скинул цилиндр, плащ. Вернулся в комнаты, даже умылся перед сном.

Когда же Маса с поклоном удалился, титулярный советник залез на подоконник и спрыгнул в сад. В темноте больно ударился коленкой, выругался. Это надо же – до такой степени быть затравленным собственным слугой!

До «Гранд-отеля» было рукой подать.

Эраст Петрович прошёл пустынной набережной, осторожно заглянул в фойе.

На удачу портье дремал за своей стойкой.

Несколько бесшумных шагов, и ночной гость уже на лестнице.

Взбежал на второй этаж.

Ага, вот и номер 16. В двери торчал ключ – очень предусмотрительно, можно обойтись без стука, который в ночной час, не дай Бог, привлёк бы внимание какого-нибудь бессонного постояльца.

Фандорин приоткрыл дверь, скользнул внутрь.

На сером фоне окна прорисовывался силуэт – но не Асагавы, а куда более тонкий.

Навстречу вошедшему метнулась по-кошачьи гибкая фигура.

Длинные пальцы обхватили лицо оторопевшего вице-консула.

– Я не могу без тебя! – пропел незабываемый, чуть хрипловатый голос.

Ноздри титулярного советника щекотнул волшебный аромат ирисов.

Грустные мысли,
На сердце тоска – и вдруг
Запах ирисов.

Зов любви

«Не поддаваться, не поддаваться!» – отчаянно сигналил обезумевшему сердцу разум. Но руки сами, вопреки рассудку, обхватили упругое тело той, что измучила душу бедного вице-консула.

О-Юми рванула его воротничок – на пол полетели пуговицы. Покрывая быстрыми поцелуями обнажившуюся шею, задыхаясь от страсти, она нетерпеливо потянула с плеч Фандорина сюртук.

И тут произошло то, что следовало бы назвать истинным торжеством разума над необузданной стихией чувств.

Собрав в кулак всю свою волю (а таковой титулярному советнику было не занимать), он взял О-Юми за запястья и отвёл их от себя – мягко, но непреклонно.

На то было две причины, и обе веские.

Первую Эраст Петрович наскоро сформулировал так: «Что я ей, мальчик? Захотела – исчезла, захотела – свистнула, и я тут как тут?» Несмотря на свою расплывчатость, резон был наиважнейший. В схватке двух миров, именуемой «любовью», всегда есть монарх и подданный, победитель и побеждённый. Именно этот ключевой вопрос в данную минуту и решался. Быть подданным и побеждённым Фандорин не желал и не умел.

Вторая причина со сферой любовной ничего общего не имела. Тут пахло мистикой, причём очень тревожного свойства.