Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра

«Вы прощаетесь с жизнью с самого первого вздоха, потому что рождение – не что иное, как начало смерти, и каждый миг вы умираете все больше и больше.

Вы не умираете в один прекрасный день, когда вам за семьдесят. Нет, смерть – это не событие, это процесс, который начинается с рождения. На его завершение требуется целых семьдесят лет, это может быть слишком много, но это процесс, а не событие. И я подчеркиваю этот факт, чтобы вам стало ясно, что жизнь и смерть – не два отдельных явления. Они становятся раздельными понятиями, если смерть считать событием, после которого жизнь заканчивается. Тогда да, это два противоположных, враждебных друг другу явления.

Утверждая, что смерть – это процесс, начинающийся с рождения, я говорю о том, что жизнь – это тоже процесс, начинающийся с того же самого рождения, и что это не два отдельных процесса, а один целостный процесс. Начинается он с рождения, а заканчивается смертью. Жизнь и смерть – как крылья птицы или как две руки, или две ноги.

Жизнь – это диалектика, и если вы это понимаете, то к вам естественным образом приходит глубинное принятие смерти. Она не враг, она часть вас, без нее вы не могли бы жить.

И я заявляю: смерть – это фикция. Ее нет, потому что нечему умирать, это всего лишь переход в другое качество. И если вы осознанны, то вы можете перейти в лучшее качество. Так свершается эволюция».

Смерть Нирвано была неожиданной, скоропостижной и нелепой. Я чувствовала, как вместе с ней умерла какая-то часть меня. С того момента я ощутила острое желание жить еще более полноценно. Ее смерть стала для меня даром, вселив в меня непреодолимую жажду жизни. Если бы Ошо мог сделать кого-нибудь просветленным, если бы он мог передать кому-то свой дар, то он отдал бы его ей. Но мы должны идти по своему пути в одиночку, Мастер может лишь указать дорогу. Так много из того, что говорил нам Ошо, я считала поэзией и не осознавала, что он передавал нам Истину.

Примерно лет десять назад мы с Нирвано сидели у ног Ошо. Мы вместе медитировали в его комнате. Он сидел на стуле, а мы на полу. Так продолжалось около часа. В какие-то минуты я ощутила взрыв и на какое-то время потерялась в красках и свете. Через несколько мгновений Ошо сказал: «Прекрасно, теперь возвращайтесь». Он улыбался и сказал, что нам удалось пройти гораздо глубже, чем он ожидал, и что теперь мы (я и Нирвано) близнецы – энергетические близнецы.

Целых двенадцать лет мы провели вместе, иногда мы любили друг друга, а временами были «врагами номер один», как однажды заметил Ошо, и «не могли вместе находиться в одной и той же комнате». В наших отношениях была сила. Больше всего мы сблизились в Бомбее, в конце мирового тура. Прачечная Ошо располагалась в ее спальне, и, хотя нам было очень трудно из-за нехватки места, да еще и из-за невыносимой жары (сто двадцать градусов на солнце), между нами была любовь, которую я сохраню в сердце навсегда. Будучи англичанкой, она всегда держалась с людьми немного сдержанно, но, когда мы оказались с ней в одной комнате, от ее холодности не осталось и следа. Мне нравилось ее причесывать. Я собирала ей волосы на макушке и закалывала шпильками. Но прическа держалась недолго – уж слишком шелковистыми и тяжелыми были ее волосы.

Когда я видела ее живой в последний раз, она выходила из Будда-холла, а я сидела около двери. Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись, словно на прощание.

Когда она умерла, у меня не было чувства, что я не успела ей что-то сказать или сделать. И все ее друзья тоже ощущали полноту и завершенность. Она проживала каждое мгновение. К тому времени я поняла, что должна вести себя осознанно с каждым, кого я знаю, что между нами не должно быть никаких недомолвок. Я не хотела быть неосознанной с друзьями, потому что мы на самом деле можем больше никогда не увидеться, а любые недосказанности оставляют после себя дыру, рану, которую невозможно исцелить.

Нирвано была для меня великой загадкой: какой она была и как она жила. Порой она выглядела совершеннейшим, невинным ребенком, а иногда на нас смотрела хладнокровная мать Кали, размахивающая свои волшебным мечом. Ее смерть тоже стала для меня загадкой. Я не знаю, от чего она умерла. Знаю только, что она была отчаянно несчастна, и о том, что она хочет умереть, я слышала от нее с тех самых пор, как мы впервые с ней встретилась. Но я всегда надеялась, что внутри нее что-то щелкнет, и она изменится. Я верила, что однажды Нирвано просветлеет. Мне казалось, что она очень близка к просветлению. Она была мудрой женщиной и находилась на одной волне с Ошо, как никто другой. Много раз, когда он заболевал, она интуитивно знала, в чем его проблема. Да и сам Ошо много раз говорил о том, с какой глубокой любовью она о нем заботилась. Она обладала ясным умом и проницательностью, она очень тонко чувствовала и понимала людей и особенно хорошо видела их слабости. В депрессию же она погружалась так глубоко, что ощущала себя абсолютно беспомощной, но при этом не позволяла никому ей помогать. Она закрывала двери и страдала в одиночестве.