Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра

Начальником тюрьмы был шериф Кидд, и мне кажется, что он делал все, что мог, для Ошо в тех обстоятельствах. Когда нас фотографировали для картотеки, он сказал нам с Вивек: «Он (Ошо) невинный человек». Сестра Картер тоже переживала за Ошо. Каждый день она сообщала нам о его самочувствии, например: «Сегодня ваш парень съел целую тарелку грита (южный вариант овсянки)». Однажды утром через решетку в камере я увидела, как Ошо приветствует заместителя начальника тюрьмы Сэмюэля. В этот момент время для меня остановилось, и тюрьма превратилась в храм. Ошо взял Сэмюэля за руки, и они несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Ошо смотрел на него с невероятной любовью и уважением, и казалось, что их встреча происходит совсем не в тюрьме.

Ошо дал пресс-конференцию, и по телевизору можно было видеть, как он отвечает на вопросы журналистов. Я впервые увидела Ошо в тюремном облачении и была потрясена красотой, которую прежде не замечала. Мы с Вивек переглянулись и одновременно воскликнули: «Лао-цзы!» Да, он выглядел настоящим китайским мастером Лао-цзы.

Тюремные служащие тепло обращались с нами и проявляли уважение к Ошо. Я видела, что они хорошие люди, только система была нечеловеческой, но они этого не понимали. Одна из охранниц, когда мы спускались на лифте к машинам, которые должны были везти нас в зал суда, повернулась к нам и сказала: «Благослови вас бог». И тут же отвернулась, видимо, от смущения, или просто не хотела, чтобы ее кто-то услышал.

Нам разрешили ежедневно пятнадцать минут гулять на спортплощадке во дворе. Камера Ошо находилась на втором этаже, и в ней было длинное окно, выходящее во двор. Заключенные подсказали нам отличную идею, и, оказавшись во дворе, мы бросали вверх туфлю. Тогда Ошо выглядывал в окно и махал нам рукой. Его было трудно разглядеть, но мы все же знали, что это он, и ясно видели, как он плавно машет нам рукой. Мы танцевали и плакали от радости, однажды даже под проливным дождем. То был наш даршан. Едва различимая фигура в окне напоминала мне святых на цветных витражах в соборах. Когда мы возвращались в камеру, надзиратели обычно не могли удержаться от удивленных возгласов: «Вы уходили печальными, а теперь смеетесь, что случилось?»

В течение последующих четырех дней в зале суда я наблюдала за фарсом, которым оказалось американское правосудие. Представители властей лгали прямо под присягой, запуганные шантажом саньясины давали ложные показания. Почему-то шел разговор о преступлениях Шилы, которые к Ошо не имели никакого отношения. Каждый день я все больше убеждалась в том, что в мире нет здравого смысла, понимания и уж тем более справедливости.

Напрасно я надеялась, что найдется какой-нибудь американец, который, наконец, покажет всем безумие и бесчеловечность всего происходящего. Никто так и не появился, и Ошо остался в одиночестве. Он как-то сказал, что гений, человек, которого можно сравнить с Буддой, всегда идет впереди своего времени, и современникам его не понять. В стране, называемой Америкой, Ошо оказался среди глухих варваров. Ни у кого из них не хватило духа ни выслушать его, ни понять.

Слушание длилось пять дней, и в последний день, когда мы уже без наручников выходили из зала суда, какой-то репортер крикнул: «Как вы себя чувствуете без наручников?» Я остановилась, подняла руки над головой и сказала: «Я не чувствую никакой разницы».

Залога для Ошо так и не назначили. Вместо этого его решили перевезти в орегонскую тюрьму в Портленде и там продолжить разбирательство. До Портленда было шесть часов лета. Ошо должны были везти на тюремном самолете. Несмотря на то, что его руки и ноги были в кандалах, он шел все так же грациозно, как может двигаться только человек великой осознанности. Я смотрела на него и на то, как он шел, и сердце мое разрывалось.

Нам разрешили попрощаться с ним через решетку. Мы с Мукти и Нирупой подошли и со слезами протянули к нему руки. Он поднялся со стальной койки, подошел к нам, взял нас за руки и сказал:

– Идите. Не волнуйтесь, я скоро выйду. Все будете хорошо, идите и будьте счастливы.

Ожидая, когда нас выпустят, мы сидели в тюремном коридоре и смотрели телевизор. По телевизору показали Ошо, и один из полицейских, смотревших передачу, произнес: «Да, в этом человеке что-то есть. Вне зависимости от обстоятельств он всегда выглядит расслабленным и умиротворенным».

Я хотела прокричать на весь мир, что этот человек – самый настоящий Мастер, обвиненный в преступлениях, которых он не совершал, оскорбленный американской системой правосудия, страдающий от сильной физической боли, человек, которого должны везти через всю страну под дулом пистолета, – этот самый человек сказал нам: «Не волнуйтесь и будьте счастливы». Разве эти несколько слов не говорят о том, что за человек перед нами?