Алмазный эндшпиль

Савушкин, не вставая, подался вперед и мазнул перед собой клинком. У него было преимущество – тесное пространство, в котором перевозчику некуда деться. План рушился к чертовой матери, но Игорь не думал об этом: им овладело бешенство.

– Ха! Ха! – выдохнул он, вскакивая и нанося один за другим два удара. Первый удар не достиг цели, но вторым нож вспорол белую ткань и кожу на груди врага. Кожа треснула, и футболка окрасилась кровью.

В полумраке Игорь не различал лица противника. Но зато он явственно расслышал шипение, как от боли. А в следующий миг Белов бросился на него.

Он был мощнее, крупнее, и ему удалось повалить Игоря и подмять под себя. Но Савушкин ни на миг не потерял решимости: безоружный перевозчик не сможет состязаться с ним, когда у него в руке нож. Извернувшись, как хорек, он ударил перевозчика сверху, целясь в шею. Один такой удар убивает человека за четыре секунды. Но Белов откатился вбок, и удар пришелся в плечо по касательной.

На этот раз громкий крик боли огласил подъезд. Не теряя ни мгновения, Савушкин вскочил, тесня жертву к дверям. Теперь он точно знал, что перед ним не противник, а жертва. Первая растерянность прошла, и Игорь атаковал – быстро, точно, как кобра, рассекая воздух сверкающим лезвием, не оставляя перевозчику ни одного шанса.

Он загнал его к двери, где на полу валялся Генка, и там случилось то, что должно было случиться: Белов споткнулся и упал. Савушкин безошибочно увидел, куда бить – как если бы перед ним маячила красная точка снайперского прицела. Точка эта была под кадыком Белова, в небольшой впадине на шее. Всего один укол, одно разящее движение – и он вспорет перевозчику горло и рассечет блуждающий нерв. Несколько секунд агонии – и наступит остановка сердца. Но до этого Белов успеет увидеть торжество на его лице.

Игорь вскинул руку для удара, и вдруг сзади в него кто-то вцепился. Этот кто-то с кошачьим шипением повис на нем, раздирая ему лицо, тыча пальцами в глаза, и Савушкин, не ожидавший нападения, ткнул назад ножом в «слепой» попытке поразить нового врага.

Лезвие вонзилось в мягкое, и его враг закричал и упал. Игорь в бешенстве обернулся и увидел на полу женщину, подругу Белова. Она пыталась отползти назад, зажимая рукой рану в плече.

– Ах ты с-с-с-сука, – удивленно сказал Савушкин, наклоняясь над ней.

И дернулся.

В тело его сзади, около позвоночника, глубоко вошел нож, и в мгновенном прозрении Игорь вспомнил, что у Генки тоже было с собой оружие. Старая добрая финка, которую рыжий таскал в ножнах на поясе. Значит, пока Белов с Генкой боролись, проклятый перевозчик выхватил у него финку…

Чудовищная боль взорвала Савушкина, и он опустился на колени, разжав кулак. Нож упал и отскочил со звоном. Внутри вспыхнуло свирепое адское пламя, пожиравшее Савушкина. Оно сожгло его ноги, обуглило позвоночник, подобралось к сердцу.

И последним, что увидел Игорь Савушкин перед смертью, было лицо женщины с яркими синими глазами.

«Как у той…» – успел подумать он – и умер.

Хрящевский вошел в банк «Резидент», сопровождаемый двумя телохранителями. Навстречу ему шустро выскочил юный менеджер с младенческой улыбкой.

– Здравствуйте! Вы – Николай? К Генриху Краузе?

Хрящевский зыркнул на менеджера и молча кивнул. Сунул ему под нос папку с документами на ячейку, в которую накануне они с Дымовым заложили «Голубого Француза».

Улыбка не исчезла с оживленной мордочки юнца, но приобрела искусственность. Никто не мог улыбаться искренне, знакомясь с Хрящом.

– Вас сейчас проводят, – с приторной любезностью сказал менеджер. – Сначала…

– Сначала к Генриху, – перебил его Николай. – Потом – к ячейке.

Он обернулся к телохранителям и сделал им знак ожидать в главном зале. Коротконогая плотненькая девица с таким значительным лицом, как будто она представляла самого председателя банка, отвела его в переговорную, где сидел Генрих Краузе.

– Николя! – приветствовал его Краузе. – Желаете передохнуть? Кофе? Здесь делают весьма хороший кофе.

Но Хрящевский отказался. Ему хотелось поскорее покончить с делом, из-за которого он чувствовал себя не в своей тарелке: слишком уж непривычно было играть роль собственного помощника. К тому же роль эта Николаю не нравилась.

– Тогда – приступим, – серьезно сказал Краузе и поднялся. – Давайте спускаться в хранительницу.

– В хранилище, – поправил Николай и увидел палку, прислоненную к столу. – Вы забыли свою трость.

– А-а, пустяк, – махнул рукой немец. – Можно без нее. Идти недалеко.

Но до хранилища оказалось не так уж близко, и к концу пути Краузе хромал. Это тоже раздражало Хрящевского: он терпеть не мог больных людей. Коротконогая девица неторопливо шествовала перед ними все с тем же важным видом, и Хрящу хотелось дать ей пинка.

Но когда немец открыл обе ячейки и Николай увидел пачки купюр, запаянные в прозрачный банковский пластик, это немного примирило его и со старческими причудами Краузе, и с его хромотой, и даже с глупой служащей банка, не понимавшей, с кем имеет дело.