Алмазный эндшпиль

«Моня прав – ты действительно глупая женщина, Марецкая, – сказала себе Майя. – Ясно же, что маскарад не был случайностью! Вермана спровоцировали, и он поддался на провокацию. Все это задумал Хрящ, спланировал, чтобы в итоге подставить Амана Купцова. Ему требовалось лишь, чтобы Моня схватил наживку! И Верман не смог пройти мимо. Восемь превосходных бриллиантов, а в дополнение к ним недалекая клиентка, которая никогда не распознает, что ей подсунули… Искушение оказалось слишком велико, и Моня не устоял».

Майя обернулась к троим мужчинам. Они все еще вполголоса обсуждали что-то, склонившись друг к другу.

«Яшка тоже никуда не уйдет, – поняла она. – Как бы ни прогонял его Моня, он останется. Но чем может пригодиться наш рыжий оболтус? Совсем ведь мальчишка, и Верман прав: ему бы нужно держаться подальше от всей этой истории…»

«А ты сама разве можешь пригодиться? – спросил ее внутренний голос. – Думаешь, от тебя толку больше, чем от Яши? Тебе потребовалось полчаса, чтобы догадаться о том, что Яшке было ясно с первой же минуты!»

«Все равно никуда не поеду, – упрямо сказала Майя. – Их нельзя сейчас оставлять».

Внутренний голос только вздохнул.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

На чердаке было грязно и пахло пылью. Старая крыша протекала, ее чинили, она протекала снова, и на полу виднелись мокрые разводы: свидетельство поражения работников ЖЭКа в борьбе со стихией.

Но человек, сидевший у чердачного окна, не был озабочен комфортностью окружающей обстановки. Он нес вахту на чердаке уже три дня, и за это время успел свыкнуться с темным, пыльным, замусоренным пространством.

Он опасался, что ему придется прогонять бомжей – свидетелей, которые могут потом сболтнуть лишнего. Но помещение, куда он пробрался без всяких сложностей, оказалось безлюдным. «Вот и хорошо, – подумал он, обустраивая наблюдательный пункт. – Зачем дополнительные проблемы?»

Бинокль, еда, спецпакеты в рюкзаке и сменная одежда – чтобы он ни у кого не вызывал подозрения, когда будет выбираться отсюда. Для случайно забежавших любопытных подростков или влюбленных парочек у него была заготовлена простая и убедительная легенда. Но один взгляд на его униформу и стоявшую рядом треногу непонятного назначения должен был убедить визитеров, что здесь ведутся измерительные работы.

Однако легенда не понадобилась – никто не покушался на его уединение, кроме крыс. И еще голубей, громогласно воркующих под козырьком крыши. Поначалу их гуление раздражало его, потом он привык.

Если бы этого человека увидела бывшая учительница русского языка и литературы, ныне пенсионерка Валентина Козырева, она опознала бы в нем того наглого журналиста-прохиндея, что выпытывал у нее подробности смерти непутевого Кешки. Если бы он встретился Антону Белову, тот узнал бы «сержанта Спиридонова».

А вот Вера Воронцова не узнала бы. И сказала бы, что этого человека она никогда прежде не встречала.

Зато Игорь узнал Веру. За пару дней наблюдений он выяснил, какие жильцы занимают обе квартиры на пятом этаже, и сделал кое-какие выводы.

И в двадцать пятой, и в двадцать шестой жили бабы. Это подтверждало его предположение о том, что перевозчик укрылся у любовницы или бывшей подружки.

Первая оказалась высокой, коротко стриженной черноволосой женщиной, за которой он с удовольствием наблюдал, когда рано утром она вышагивала на каблучках по двору – стройная, грациозная, будто лошадка с подрезанной гривой. Вечером она возвращалась в одно и то же время, и в руках у нее ничего не было, кроме обычной женской сумки. Упрямое лицо с четкой линией скул и выдающимся вперед подбородком, яркие синие глаза, подчеркнутые короткой стрижкой… «Хороша бабенка, – оценил Игорь. – Резвая».

Вторая оказалась ему знакома. Это ее он видел на лестнице, когда шел по следам «убитого» курьера. Тощая, сутулая, похожая на белобрысую воблу. Каждый раз, возвращаясь с работы, она тащила тяжелые пакеты. Что в них? Продукты? Лекарства? В одном он был уверен: вобле одной столько не сожрать. Она приносит для себя – и для кого-то еще.

На третий день Игорь спустился во двор и аккуратно разговорил одного из местных старикашек, прогуливавшего пуделя. Услышав, что «Вера с пятого – врач, золотые руки», он понял, что наблюдение можно сворачивать. Он узнал все, что требовалось.

«А ты не дурак, перевозчик… Нашел себе бабу страшную, никому не нужную, чтобы заботилась о тебе и кашки с супчиками варила. Еще и врачиха! Понятно, почему ты затаился у нее на хате – тут тебе и укрытие, тут тебе и лечение… Подожди, мы еще поглядим, кто кого вылечит».

Игорь Савушкин первые пять лет своей жизни провел в детском доме. Мать его была пьянчужкой в Саранске и успела родить четверых детей и всех отдать на попечение государства, прежде чем очередной собутыльник в пьяной ссоре убил ее ударом кулака в висок.