Трактир. Вывеска «У врат», на ней – добродушного вида толстяк протягивает прохожим пенящуюся пивную кружку. Сидри и с ним еще пятеро гномов не потрудились даже распахнуть дверь – она рухнула, разрубленная сверху донизу одним молодецким ударом.
– «У-а-а-а-р-р-р!» – словно дикий зверь, зарычал Сидри, врываясь внутрь.
Внутри было тепло и уютно, горел огромный очаг, за не слишком чистыми столами пили пиво мастеровые, сновали вертлявые шлюшки, хозяин громогласно командовал из-за стойки, отдавая приказы нескольким дородным подавальщицам; было в меру душно, в меру дымно, в меру пьяно и в меру весело.
И почти ни у кого не было оружия. Кроме лишь двух благородных баронских отпрысков, выбравшихся в город оттянуться.
Первой под топор Сидри подвернулась женщина. Немолодая уже тетка с целой батареей пивных кружек в руках. Она не успела даже охнуть – секира снесла ей голову, и тело несколько мгновений еще стояло, извергая потоки крови из перебитых жил; пена в кружках мгновенно стала алой.
Другой гном ударил топором сидевшего спиной к двери пьяненького подмастерья. Еще трос воинов Подгорного Племени рванулись в глубь залы, на ходу раздавая удары направо и налево.
Трактир взвыл утробным воем забиваемого насмерть пса. Люди прыгали через столы, бросались к окнам, кто-то упал на колени, умоляя о пощаде; дико визжали женщины, кто-то уже ломился в запертую дверь кухни, куда успел юркнуть хозяин; из небольшого зальчика «для благородных» выскочили оба молодых баронета, мечи наголо; Сидри взревел от восторга, бросившись к одному – высокому, статному, в черном дорогом камзоле с бело-голубым гербом на груди, принял рукоятью секиры неумелый размашистый удар и на развороте снес парнишке полчерепа. Острая секира резала кость, славно мягкое дерево.
Остальные товарищи Сидри не отставали. Окровавленные топоры так и мелькали в воздухе. Кто-то опрокинул масляную лампу, и по полу и стенам начали карабкаться язычки пламени. Лицо Сидри перекосилось.
– Cshorve, Ypud! Raanna abzig! ( Уходим, гномы! Пусть поджарятся!) И потащил к опрометчиво выбитым дверям тяжелый дубовый стол, перерубленный напополам чьей-то ретивой секирой.
Хохоча во всю глотку, гномы выскакивали наружу. Прижали столом обе половины дверей, подперли очень кстати случившимся тут же колом. Из окон уже валил дым, но, заглушая треск и гудение пламени, лаская слух истинным Ypud, из горящего трактира неслись вопли обреченных хумансов. Очевидно, задняя дверь у трактирщика тоже была добротной.
Остальные гномы не теряли времени даром. Выламывали двери, срывали ставни, врываясь в дома, откуда затем слышались только отчаянные мольбы о пощаде, неизменно заканчивавшиеся громким хохотом и коротким свистом начищенной стали, резавшей плоть так же легко, как и воздух. Кто-то волок наружу женщин, намотав на кулак пышные волосы, – о нет, отнюдь не насиловать, а всего лишь зарубить на глазах товарищей, дабы те смогли оценить красоту удара Иные, увлекшись, тащили колыбельки с детьми. О младенцев даже не марали сталь – давили сапогами, точно мерзких насекомых. Да и что еще прикажете делать с отродьем отвратных хумансов?
Отряд Сидри, ворвавшись в город, поневоле продвигался медленно. Слишком много мягкой плоти просило их топоров. Слишком много огня надо было разбросать. Слишком много голов снести. Гномы убивали точно безумные и никак не могли насытиться ни разрушениями, ни убийством. Им казалось – их руки обрели поистине твердость камня. Их удары, все как один, оказывались смертоносными. Даже успевшие схватиться за оружие хумансы, казалось, впервые в жизни видят щиты и мечи. А спутникам Сидри, напротив, мнилось, что в руках каждого из них неистовым огнем горит Драгнир, Алмазный Меч гномов.
В обреченном городке стоял небольшой отряд имперской стражи, даже не легионеров, чьей задачей было присматривать за порядком на Тракте, охранять его от нет-нет да и случавшихся тут разбойников и блюсти мир на самих улицах. Сотник поднял своих по тревоге, однако никто ничего не понимал, слова «гномы напали!» казались столь же правдоподобными, как «солнце всходить перестало!». Давным-давно приведенные к покорности подземные недомерки не дерзали даже косо взглянуть на имперского подданного. Что уж тут говорить о нападении с оружием…
Однако приказ есть приказ. Сотник повел навстречу Сидри полные восемь десятков хорошо вооруженных солдат; еще пятьдесят торопились с другого края города, от восточных ворот. Хватая все, что попадет под руку, и проклиная этих негодяев-гномов, бежали к месту схватки мужчины, главы семейств – кузнецы, каменщики, древоделы, углежоги, сплавщики, народ крепкий и тертый жизнью.
Они сшиблись, когда пылало уже несколько кварталов, тех, что примыкали к западной стене. Сидри, весь покрытый чужой кровью, смачно плюнул в лицо распятой на стене дома девушке – гномы с гоготом вбили ей в ладони и ступни здоровенные костыли – и, поднимая топор, проревел своим что-то бессвязное, тем не менее гномы мгновенно поняли.