Алмазный огранщик

Каждый стол снабжён тремя-четырьмя вращающимися металлическими кругами, и перед каждым кругом сидит на высоком стуле огранщик, склонившись над своим камнем. Места располагаются с обеих сторон для экономии ценнейшего офисного метража — чуть ли не самой дорогой недвижимости в мире, поэтому одного огранщика отделяет от другого, сидящего наискосок, всего несколько футов. Проводя на стуле от десяти до четырнадцати часов, вы видите только лица парней наискосок, — хорошо ещё, если с ними есть о чём поговорить.

Такого освещения, как на алмазном производстве, нет больше нигде.

Когда коричневатая оболочка необработанного алмаза обдирается до получения прозрачной зеркальной грани, мельчайшие частицы алмаза откалываются и смешиваются с очищенным маслом на поверхности металлического гранильного круга. Из-за невероятно высокой скорости круга крошечные песчинки прозрачной алмазной пыли и капли масла разлетаются по воздуху, эта липкая дрянь летит в ближайшую стену или вашего коллегу, где и оседает.

Поэтому здесь каждый дюйм серый, тускло-серый. В серой-серой комнате с серыми-серыми стенами и полом сидят серые-серые огранщики в серых-серых рубашках, брюках и ботинках, с серымисерыми руками и серыми-серыми лицами. И даже окна здесь серые.

Можно побывать на тысячу футов под землей или на сороковом этаже сверкающего снаружи стеклом нью-йоркского небоскрёба (где полно алмазных цехов), но так и не увидеть отличия подземного освещения от серой мглы, пробивающейся через окна. Не перестаю изумляться, глядя, как из тёмных преисподних появляются на свет изысканные ювелирные камни. Это всё равно что смотреть на розовый лотос на пруду возле нашего монастыря в Индии, который вырастает из единственной почвы, дарующей ему жизнь, — смеси ила и грязи. Буддисты обожают эту метафору — Можем ли мы быть как лотос? Можем ли и мы расцветать, поглощая боль и неустроенность жизни, можем ли использовать её несовершенство, чтобы стать одной из редчайших драгоценностей мира — истинно сострадательной личностью?

Шмуль даёт мне несколько необходимых указаний с чего и как начать,а затем усаживает меня на высокий скрипучий стул; слева передо мной Натан, справа Хорхес. Натан — хасидский еврей из Бруклина. Каждый день он приезжает на работу в специальном автобусе; женщины и мужчины в нём сидят по разные стороны друг от друга, разделённые занавеской, и читают молитвы, пока старенький жёлтый школьный автобус, прокладывая себе путь через Бруклинский мост и Чайнатаун, добирается в Район. Натан — счастливчик, у него постоянный контракт с крупным производителем ювелирных изделий на огранку четвертинок (камней весом в четверть карата). Вообще-то это не слишком выгодное предложение — стоимость его труда приближается или даже превышает стоимость готового камня, — но они торгуют высококачественными украшениями, а он запрашивает хорошую цену за стабильное количество.

Поэтому если будет по-настоящему много работать, то сможет заработать на жизнь.

Хорхес совсем с другой планеты. Он один из пуэрториканских мастеровых, хорошо известных в алмазном деле: гордый и неуправляемый. Иногда он уходит в запой и не показывается целыми днями, иногда исчезает в Пуэрто-Рико на несколько недель и вдруг возвращается на работу как ни в чём не бывало, как будто ходил пить кофе. Но его золотые руки! Ни у кого нет таких рук, что мелькали бы над гранильным диском как крылья стрекозы, создавая шедевры из абсолютно безнадёжных кусков сырья. Ему доверяют обрабатывать лучшие камни в мире, вот и сейчас в его верных руках двенадцатикаратный алмаз, раскалённый до малинового цвета визжащим железным кругом. Ограненный, он потянет больше чем на пятьдесят тысяч долларов.

Шмуль достаёт старую проверенную гранильную головку из коллекции экзотических инструментов, воткнутых в отверстия по краю его скамьи; возможно, это та головка, на которой учился он сам, настоящий антиквариат, заря алмазного гранильного дела. На конце рукоятки, сделанной из твёрдой качественной древесины, закреплена толстая медная оправка со свинцовым шариком на конце. Мы нагреваем шарик с одного края на маленькой спиртовке, которая всегда у него под рукой, пока свинец не становится мягким. Затем быстрым движением Шмуль вдавливает необработанный камень в свинец, плотно подгоняя его несколькими быстрыми щелчками ногтя.