– Я и не беспокоюсь, – ответил Дворжак и вдруг стал рассматривать свои руки, как будто в них было что-то интересное. На секунду Артуру показалось, что владелец гостиницы чего-то замышляет. «Надо скорее сматываться отсюда», – подумал мнимый граф и, улыбнувшись, дружески кивнул Дворжаку.
О том, чтобы послать гостиничного служку за билетами до Ниццы, не могло быть и речи. Наверняка все действия постояльцев тотчас становились известными Дворжаку. Поэтому Артур надел альмавиву, шляпу с большими полями и отправился в Варшаву.
Ах, Варшава!
Вполне европейская столица: Старый город, Новый город, дворцы королей и магнатов, знаменитые улицы-аллеи… Грандиозный православный собор на Саксонской площади, Большой театр на Театральной с балетом и миленькими паненками с точеными ножками и фигурками… Городские клубы и неизменная баккара, в которую однажды Артур выиграл сто восемьдесят тысяч франков и купил две виллы: одну в Ницце, другую под Парижем.
Парижская вилла давно ушла с торгов за долги, а вот вилла в Ницце была продана Артуром совсем недавно за сорок тысяч франков, и денежки эти целехонькими лежали в банке. Положить их в карман – и дунуть в Монако или, скажем, в Великое Герцогство Люксембург, где об Артуре де Сорсо не знали, а если бы и знали, все равно не выдали бы Франции, Германии или России (в этих странах, и Артур знал об этом, на него был объявлен розыск). Ибо конвенцию о выдаче иностранных преступников ни Монако, ни Герцогство Люксембург не подписали…
Билет был куплен на завтрашний день – конечно, как и полагается значительной персоне, в первом классе. Артур еще немного походил по варшавским улицам, перекусил в кондитерской и, взяв извозчика, вернулся в гостиницу. Делать было нечего, вечер, неожиданно спустившийся на предместье, был темен и сыроват, и Артур, почитав газету и выпив бокал вина, решил отойти ко сну. Ибо проснуться надлежало рано, часов эдак в девять – половине десятого. Потому как поезд на Ниццу уходил ровно в двенадцать тридцать пополудни…
Глава 2
ИГРА В «ПОДКИДНОГО ДУРАКА»
– Я работаю из половины. – Дама сверкнула на пана Дворжака каким-то блестяще-влажным взглядом, от которого в нем тотчас проснулось желание. Нет, скорее, вожделение, потому как пан Дворжак возжелал заиметь эту дамочку тотчас. Вот ведь как оно бывает, видит ее всего-то третий раз в своей жизни, и все три раза она волнует его, как безусого юношу. А может, на сей раз получится? И его волнение закончится телесным наслаждением, чего он так страстно и безгранично жаждет?
Пан Дворжак потер вдруг вспотевшие ладони и пододвинулся поближе к даме.
– Тридцать, тридцать процентов, пани Амалия, – произнес он неожиданно сорвавшимся голосом и кашлянул, дабы прогнать появившуюся хрипоту.
– У вас инфлюэнца? – спросила женщина, не скрывая насмешки.
Она давно привыкла к тому, что мужчины ее хотят, и это ее даже заводило. Не в смысле тотчас отдаться тому, кто ее возжелал, но дабы поиграться с таким мужчиной, как кошка с мышкой.
Несмотря на свои тридцать два года, она была по-девичьи свежа, элегантна, обаятельна и очень мила. В стройной фигуре ни фунта лишнего веса, но и никакой девичьей угловатости. Ее формы были изящны и одновременно женственно аппетитны. И что бы ни говорили относительно преимуществ худых девиц перед всеми остальными, она-то превосходно знала, что мужчины предпочитают наличие форм, нежели их отсутствие или робкие намеки. И еще взгляд – весьма действенное оружие женщины. Пани Амалия обладала таким чарующим взглядом, который на мужчин действовал безотказно. И вкупе со всеми остальными женскими приемчиками, что имелись у нее в наличии и в чем не было недостатка, взгляд этот разил мужчин наповал, после чего из них можно было вить веревки и использовать по своему личному усмотрению.
Первую веревку Амалия Шульц свила из профессора антропологии Санкт-Петербургского университета Арона Шнобеля, когда была еще Ольгой Григорьевной Загалевич и примерной дочерью часовщика из Стрельны Гирши Мовшовича Загалевича. Воспитывалась девица в частном закрытом пансионе, вследствие чего получила недурственное образование, в том числе и музыкальное, изящные манеры и знание трех европейских языков.