Алмазный век

Слово «сомнительный» слишком мягкое и деликатное для репутации, которую приобрели «Действующие Лица» у обитателей новоатлантической части Лондона, тем не менее употребляли именно его, поднимая брови на лоб и выразительно поглядывая через плечо. Хакворту вскоре стало ясно, что порядочному человеку можно и не знать о существовании «Действующих Лиц» и, одновременно, что практически каждый о них слышал. Чем лишний раз нарываться, он отправился за билетами в соседнюю филу.

После всего этого он нимало не удивился, что публика в основном состоит из его брата-викторианца и не каких-нибудь резвящихся холостяков, а вполне респектабельных пар, разгуливающих по палубе в цилиндрах и шляпках с вуалями.

Фиона спрыгнула прежде, чем плотик коснулся палубы, и сразу исчезла. Она сменила узор на платье, убрала цветочки, вызвала белый фон и унеслась в темноту. Хакворт проводил глазами ее огненный нимб и медленно побрел по палубе, наблюдая, как его соплеменники пытаются решить непростую задачку: подойти к другой паре так близко, чтобы узнать ее, но не так близко, чтобы быть узнанными. Время от времени пары узнавали друг друга одновременно, и приходилось что-то говорить; женщины гадко хихикали, мужчины разражались здоровым хохотом и обзывали друг друга негодниками, слова отскакивали от палубы и зарывались в туман, как стрелы в мешок с ватой.

Снизу слабыми сейсмическими толчками доносились усиленные динамиком атональные аккорды. Корабль – старый пустой грузовоз – казался на удивление легким и гулким для такой махины.

Хакворт был одинок и отрезан от остального человечества; чувство, с которым он рос, как с мальчишкой из соседнего дома. Каким-то чудом он встретил Гвендолен и на время потерял приятеля из виду, но теперь они вновь свиделись и вышли пройтись – все хорошо и понятно без слов, как будто не было этих лет. У временного бара толклись человек десять зрителей, но Хакворт знал, что не сможет к ним подойти. Он родился без умения вливаться в компанию, как другой рождается без руки.

– Смотрим свысока? – спросил голос. – Или смотрим со стороны?

Говорящий был одет клоуном – Хакворт смутно узнал эмблему древнеамериканского фастфуда, – однако наряд его сперва старательно затрепали, как единственную рубаху беженца, а потом сплошь залатали веселеньким ситчиком, китайским шелком, черной кожей с заклепками, полосатой костюмной и камуфляжной тканью. На клоуне был интегральный грим – лицо его светилось, как будто старинной пластмассовой игрушке затолкали в голову лампочку. Смотреть на это было довольно жутко – как на анимированную компьютерную томограмму глотающего человека.

– Оттуда или туда? – спросил клоун и выжидательно уставился на Хакворта.

Хакворт страшился этого мига с той самой минуты, когда понял, что спектакль происходит с участием зрителей. Его первая реплика.

– Прошу простить, – сказал он хриплым и не вполне твердым голосом. – Это не мой круг.

– А то! – скривился Клоун. – Вот, надень, – продолжал он, вынимая что-то из кармана.

Он потянулся к Хакворту. Их разделяло метра два, но тут – о ужас! – кулак в испачканной белой перчатке отскочил от руки и полетел, словно грязный ледяной ком по вытянутой эллиптической орбите среди внутренних планет. Он что-то сунул Хакворту в карман и снова прыгнул на культю, но, поскольку Хакворт смотрел, прежде описал в воздухе плавную восьмерку. Хакворт понял, что Клоун – механизм.

– Надень и стань собой, мистер сторонний наблюдатель степной волк заумный отрешенный технократ рационалист мудак ушибленный.

Клоун крутанулся на каблуках; в его цирковые туфли был встроен какой-то хитрый шарнир, так что он и впрямь крутанулся, да еще несколько раз, прежде чем остановиться спиной к Хакворту и рвануть прочь.

– Революционно, а? – бросил он на ходу.

В кармане у Хакворта лежали темные очки в пол-лица, покрытые радужной пленкой, – такие десятилетия назад носил бы мятежный полицейский с магнумом на боку в неоконченном телесериале. Хакворт отогнул дужки и осторожно приложил к вискам. Как только линзы оказались перед глазами, из них ударил свет; очки были феноменоскопические. Хотя в данном случае правильнее, наверное, сказать фантоскопические. Изображение росло, но фокусироваться не желало, пока он не наденет очки как следует. Пришлось Хакворту нырнуть в галлюцинацию, чтобы ее получше рассмотреть, и в тот же миг дужки за ушами ожили, вытянулись и намертво схватились на затылке, словно оттянутая, а потом отпущенная резинка.

– Расстегнуться, – приказал Хакворт, потом скороговоркой выдал еще десятка два стандартных команд УГРИ.

Очки не отпускали. Наконец сзади и сверху ударил конус яркого света. Хакворт увидел сцену. Зажглась рампа, из-за занавеса выступил человек в цилиндре. «Добро пожаловать на наше представление, – сказал он. – Очки снимутся сами, когда вы заставите не менее девяноста процентов зрителей аплодировать вам стоя». Огни и занавес исчезли, и Хакворт остался с чем был, а именно с кибернетическим прибором ночного видения, позволяющим рассматривать палубу корабля.