Алое на черном

Та душная ночь забрала с собой не только Машу. Неподалеку от гари поутру нашли местного пропойцу Сеньку Пивоварова со свернутой шеей. Что он делал ночью так далеко от дома, никто не знал, но смерть его тут же связали с Машиной смертью. По Макеевке поползли слухи, один страшнее и нелепее другого. Гарь и раньше вызывала у селян суеверный страх, а теперь за ней навечно закрепилась слава проклятого места.

Сразу с кладбища Митя с дедом ушли в лес, уснувшую Анютку оставили под присмотром соседки бабы Шуры. Всю дорогу до дома молчали. Митя заговорил, только лишь когда они с дедом уселись на крыльце, закурили по папиросе.

– Это он, – сказал Митя, глядя прямо перед собой. – Он вернулся. Почему он вернулся? Ты же говорил, все кончено!

– Я так думал. – Дед зашелся тяжелым кашлем, как будто надышался дымом пожарища. – Он сгорел, Митя! Сгорел до самых костей. Нужно было дождаться, проследить, чтобы все до конца, чтобы не до костей, а до пепла… А я, старый дурак, решил, собаке – собачья смерть! Пусть остальные, что пришли вместе с ним, знают, что их ждет. Пусть боятся. Зоя умерла, ты был при смерти. Не нашлось у меня времени…

– Кто его похоронил в том гробу? Не свои же. Свои бы забрали золото.

– Помнишь, то лето было очень жарким, таким, как нынешнее. Земля горела еще целый день. Я слышал, красные не смогли его даже забрать сразу, оставили на дереве до следующего утра.

– А утром?

– А утром он исчез. Он не мог сам, Митя! Кто-то его похоронил. Кто-то, кто знал про золото.

– Мы видели красноармейцев, их разорвали волки.

– Одного не разорвали.

– Ефимка!