Alouette, little Alouette…

– Многовато, – ответил он и сразу же спросил: – Как ты сейчас с отцом? Конфликт поколений?

Она помотала головой:

– Как раз нет. Если бы он меня воспитывал, то да, был бы конфликт… но он весь в работе, без выходных и отпуска, домой приходил только рухнуть в постель и поспать несколько часов, а чаще всего вообще в дальних поездках… так что конфликтовать было не из-за чего. Как часто бывает, чувствуя вину, что не занимается воспитанием, компенсировал дорогими подарками. Зато я его всегда любила и люблю, как и в детстве.

Он уточнил:

– А теперь, когда он вдруг так жестко… ну, с его ультиматумом?

Она проговорила медленно:

– Максим, мой отец… умен, как стадо слонов. Ум не от высших образований, которых у него нет, это что-то иное… Он точно ощутил момент, когда можно поменять ситуацию. Нет, не ситуацию, а мое отношение… Или поменять то, что называется высоко и красиво мировоззрением?

– И ты не стала отбиваться?

– Стала, – призналась она. – У нас был очень крупный, как говорят, разговор… Но его угроза лишить меня всех денег не так подействовала, как мое желание отомстить тебе за то страшное оскорбление.

Он сказал невольно:

– Да ладно тебе! Какое оскорбление?

Она невесело улыбнулась.

– Ты первый, кто мною пренебрег. И то была не игра, ты в самом деле не хотел иметь со мной ничего общего, у тебя свой мир… Помня это, я поспорила с отцом, что я сумею добиться своего. Но хотя отец и выиграл, но мне все равно хорошо… Что деньги? Я счастлива здесь и сейчас.

Он огляделся по сторонам.

– Да, здесь великолепно.

Она чуточку усмехнулась.

– Ты все понимаешь. Этот дворец ни при чем. Кстати, я познакомилась с Фурсенковым, вы с ним учились вместе. Знаешь, чем он сейчас занимается?

Максим покачал головой.

– Не спросил. Поздоровались, обнялись, и нас сразу растащили… Но он не пошел в науку, так что не очень интересен. И не в бизнесе, так что не интересен и тебе…

– Он администратор, – согласилась Аллуэтта. – Конечно, это не круто, но пока что без них не обойтись. Такую профу компьютеры заменят не скоро. Сейчас занимается утилизацией краеведческих музеев и прочих заповедников старины, а эта работа точно не для искусственного интеллекта!

– Ого, – сказал Максим невольно, – и до них дело дошло? Это уже перелом в сознании, согласен. Значит, и самое инертное большинство с трудом и под давлением быстрого роста технологий начинает понимать, что со старым миром вот-вот будет покончено? Ты права, решать надо осторожно, очень осторожно. Тупая масса, которой на самом деле до лампочки все эти памятники старины, но все равно желает их сохранить по принципу «хай будэ», забывая, что на их сохранение требуются о-го-го какие средства и усилия.

Аллуэтта посматривала на него несколько странно, он и сам ощущал, что говорит не то, что нужно, когда рядом красивая и расположенная к нему женщина, очень даже расположенная. Однако если он начнет говорить то, что как бы положено и принято, это поведет его по накатанной тысячелетиями дорожке, а там их ожидает неизбежный финал, к которому его все время старается привести она…

Так что пусть это выглядит глупо, но единственная альтернатива обниманиям, лобзаниям и щупаньям сисек – говорить нудным и правильным голосом, трезвым и без чувственных ноток, о политике, науке, экономике, постоянно придерживая себя, когда руки начинают тянуться понятно в каком направлении, контролировать время от времени учащающееся дыхание и разогретые мысли.

Женщины и мелкие зверьки обладают повышенной чуткостью, Аллуэтта если и не поняла его сдержанности, но ощутила всей сутью, что сейчас нужно только вот так, иначе все рухнет, и сказала ему в тон:

– Ты прав, сейчас даже крупнейшие музеи, как говорит Фурсенков, начали жаловаться на отсутствие посетителей. Местные провинциальные музеи и вовсе посещают лишь сами работники этих музеев.

Максим пояснил напряженно-безразличным голосом:

– В крупных городах их закрывают, ссылаясь на нехватку средств на содержание, в мелких сперва отдают часть помещений под более необходимые для города нужды, а потом либо сносят, либо просто продают тем, кто способен заплатить городу хоть какие-то деньги. А экспонаты… да пусть их разбирают те, кому они дороги.

Она грустно улыбнулась.

– Фурсенков говорит, что даже когда объявили, что сокровища из музеев раздают бесплатно, оттуда взяли меньше трети этих мировых ценностей. Это грустно или… как?

– Кому как, – ответил он. – Мне даже весело. Нет, я не варвар, просто мне так зримее тревожное утро сингулярности.

Она сказала с иронией:

– Одновременно развернулась кампания под девизом, что нужно успеть посмотреть все то, чем восторгалось человечество, перед дальним путешествием, откуда не будет возврата!

– Путешествующих прибавится, – согласился он. – Дураков все-таки много. Хотя это звучит как-то невесело, словно уйти в сингулярность – это умереть, но в самом деле кто из взрослости возвращается в детство, чтобы порассматривать камешки и гвоздики, которыми тогда восторгался? А разрыв между сингуляром и человеком будет на несколько порядков больше, чем между взрослым и ребенком.