Алпамыш

Если ты владеешь головой пока,
То не так уж мал достаток твой пока.
О своем народе даром слезы льешь:
Если ты в Чилбир калмыцкий побредешь,
Если ты другую землю изберешь,
Коль откочевать за благо ты сочтешь, —
Выдерни из сердца опасений нож:
Ты ведь не один юрту свою свернешь, —
Мы с тобой пойдем, куда ты сам пойдешь.
Нам теперь с тобою всякий путь хорош.
Бий наш Байсары, ты вот что в толк возьми:
По свету кочуя с нашими детьми,
Вольный мир увидим, да и то пойми,
Что своих детей мы сделаем людьми!
Будем мы с тобой до самой смерти жить
И родством и дружбой нашей дорожить…
Что нам Байбури, чума его бери!
Совесть потерял он, брат твой Байбури!
Разорить нас хочет, — так и говори.
Десять тысяч юрт стояло, — посмотри,—
Станет пуст Байсун, тогда один цари,
И себя за жадность сам благодари.
Камень, а не сердце у него внутри!..
С баем Байсары уйдет и весь народ.
Если же кто-либо с нами не уйдет,
Он у Байбури, оставшись, пропадет, —
Байбури отнимет у такого скот, —
За овцой — овцу, и стадо и окот.
Э, не плачь, наш ясный сокол, Байсары:
Ты еще взлетишь высоко, Байсары!
Минет черный день, как давний, темный сон.
Что нам Байбури — пускай погибнет он!
Выдумал вводить разбойничий закон!..
Яртыбай, об этом говоря тебе,
Стонет, сокрушаясь о твоей судьбе.
Яртыбая стон — всего народа стон.
Если ты уйдешь, мы все с тобой уйдем —
С женами, с детьми, с рабами, со скотом.
Дом наш будет там, где ты поставишь дом!

Понравились людям слова аксакала Яртыбая, — сказали:

— Э, Яртыбай-аксакал прав, — у шаха Байбури испортился нрав! Если он с брата родного зякет хочет брать, то сколько же с нас начнет он драть! Заберет весь наш скот! Лучше всем нам откочевать вместе с Байсары, — пусть Байбури безлюдным краем управляет…

Отделились от шестнадцатиколенного племени конгратского десять тысяч семейств баев-скотоводов, землепашества не знавших, зерна не сеявших, хлеба не собиравших, от скота богатевших. Так они были богаты, таким несметным скотом владели, что у кого было сорок тысяч верблюдов, тот неимущим считался. Овцам своим и сами они счета не ведали, — считали овец по загонам: один загон, два загона, десять загонов. А коней и кобыл так считали: «Один табун — на таком-то пасется тугае, два табуна — на таком-то тугае».

У Байсарыбая счет лошадям был таков: девяносто тугаев было у него. По всем девяноста тугаям — в долинах горных, на низинах приозерных, в зеленых камышовых зарослях Коккамыша, вольно рассыпавшись, паслись несметные табуны его коней и кобыл. И всякого другого скота было у него неисчислимое множество.

Решив откочевать вместе с бием Байсары, разослали байсунские баи гонцов ко всем старшим и младшим пастухам своим, к чабанам, к табунщикам и к верблюжатникам. «Из пастбищ этих байсунских, из всех тугаев коккамышских гоните всех овец, и лошадей, и верблюдов наших в чужедальний край, в страну калмыков. Туда откочевываем!»

Поднялась на Байсуне великая суета-суматоха, забегали и большие и малые, и старые и молодые, оповещая друг друга, крича: «Э, откочевывай!» Стали все байсунцы юрты свои разбирать — грузить на верблюдов. Женщины тоже увязывали в тюки пожитки свои, утварь свою домашнюю — на верблюдов навьючивали.