Алракцитовое сердце. Том I (СИ)

Рассказы мальчишек об отломанных пальцах, настойчивые расспросы про развалины у скалы, чудной говор и вид – все эти мелочи сложились в его голове воедино за мгновение до того, как чужак ударил Беона. Эту чудовищную гримасу гнева, сминающую лицо, будто пересохшую глину, Деян в прошлом представлял себе сотни раз, потому сразу узнал ее – и, как бы того ни желал, не мог ни на миг усомниться в своей догадке.

К бедам, свалившимся на Спокоище, добавилась новая, невероятная, невозможная, – но она одна могла оказаться хуже всех прочих. Во дворе стояла огромная колдовская кукла, а за ее спиной избивал старосту явившийся – из глубины веков, из небылиц старой Вильмы, из ниоткуда! – древний мастер-чародей. «Голем».

То, что скала не разрушилась полностью, а только потеряла в ночь пару-тройку камней; то, что настоящий Голем ничем, кроме выражения лица, не походил на воплощение Мрака, какое в детстве представлял себе Деян; плаксивый бас великана, просившего «не обижать мастера», – все это только еще больше нагоняло ужаса. В сказках боролись Добро и Зло, Герои и Злодеи, а Господин Великий Судия приводил сказки к справедливому концу: на то они и сказки... В действительности же существовала только беззащитная, загодя потерявшая всех хороших бойцов Орыжь – и разъяренный чародей, желающий знать, что случилось с его давным-давно сгинувшим домом. Требующий ответов.

«Да ты сам его и разрушил!» – было немыслимо сказать что-то подобное, глядя в его почерневшие от гнева глаза.

Безумен был Голем или нет, действительно ли сам он когда-то обратил замок в руины или же сказки привирали, – так или иначе, за подобное предположение он мог сделать что-то намного худшее, чем проделывал сейчас с Беоном за простое оскорбление. Да он что угодно с кем угодно сделать мог – дай только повод!

Деяну было что сказать про «замок» – и потому больше всего на свете хотелось исчезнуть с глаз чародея, немедля оказаться от него как можно дальше. Но он не мог двинуться, не мог даже сесть обратно на колоду, чтобы стать менее заметным, –только хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

– IV –

– Так останови его, мастера своего! Охолонись, безбожник, насмерть ведь зашибешь! – пронзительно завопила вдруг Солша. Оттолкнула сыновей в толпу, бросилась вперед и, с необычайным проворством поднырнув под руку великана, повисла у чародея на спине.

Двор, в котором до того, казалось, слышались только глухие удары и тяжелое дыхание, разом ожил, наполнился звуками: ржала в стойле кобыленка Беона, кудахтали перепуганные куры, люди озирались друг на друга, кричали, охали – и все это одновременно.

– Дура, куда?

– Поберегись, Солша, а то и тебя зашибет!

– Господь всемогущий, что делать-то...

«Не надо! – Деян видел, как Киан, побледнев, крепче стиснул в руках топор. – Нельзя, это бесполезно...»

Чародей выпрямился, тычком локтя сбросил с себя Солшу и развернулся к ней.

– Стой, ты, зашибешь старика, хватит! – продолжала завывать Солша. Чародей широко размахнулся, метя ей в лицо, но в последний миг остановился. Люди притихли.

– Женщина, – медленно произнес чародей, будто только сейчас ее заметив. Он так и остался стоять с занесенной для удара рукой. – Что ты сейчас сказала? Повтори.

– Я сказала, господин, довольно драться, довольно уже со старика-то нашего. Ты осерчал за то, как он тебе нагрубил, но ведь по справедливости-то ты сам перво-наперво, то есть ты ведь первый неправ был, господин хороший... Ох! – Солша, растеряв решимость, начала потихоньку пятиться под взглядом чародея, но уперлась в спину неподвижно стоящего великана. Тот ни задержать, ни оттолкнуть ее не пытался. – Я, может, не так чего сужу, по-бабьи, но ведь ты, господин, не как должно доброму гостю себя повел. Деда не уважил, даже как тебе по батюшке кланяться, не сказал...

Чародей слабо усмехнулся:

– Рибен Ригич. Князь Старожский.

Он опустил руку, ни на миг не переставая разглядывать Солшу, выискивая хоть малейшую тень узнавания на ее лице.

– Хозяин камня. Голем, – добавил он.

– Не слыхала, простите темную, господин Ригич…

– Я тебе не верю, женщина.

– Господь мне свидетель. – Солша осенила себя амблигоном. – Не слыхала, господин.

– Не верю, – хрипло повторил чародей. – Люди! Слушайте меня, вы, все!

Он обвел мутным взглядом толпу, попытавшись придать лицу прежнее приветливое выражение, но все еще не вполне владел собой, потому вышла какая-то неприятная, жалкая полуулыбка.

– Я не буду никого наказывать за то, что ваши деды растащили камень со стен на курятники: это не ваша вина, – сказал он. – Я обещаю никому из вас больше не причинять вреда, даже если ваши слова придутся мне не по нраву. Не бойтесь говорить. Слово Голема тверже камня.

Орыжцы молчали.

– Хоть кто-нибудь может мне сказать, что случилось в замке? Ты, малой? Ты, женщина? – Не дождавшись никакого ответа на свои слова, чародей начал наугад указывать на людей в толпе.

– Нет, сожалею, господин Ригич, – вслед за остальными пробормотал Деян, когда палец чародея указал на него.