Алракцитовое сердце. Том II

— Отчего же не может? Разве вам, колдунам, запрещено жениться? — Не решаясь снова приблизиться, она устроилась на краешке стола.

«Отчего?» — Деян вдруг растерялся. Отвечать было нечего: сказать, что он — хворый калека из захолустья, где и так мужчин больше, чем женщин, значило сказать чистую правду. В которую никто в здравом уме бы не поверил: какой из него сейчас «хворый калека»?

И ради чего тогда он стремится домой, если там он лишний?

Зачем сопротивляется соблазнам?

В правде не сходились концы с концами, как ее не поверни.

— Никакой я не колдун, — буркнул Деян. — Отчего бы тебе просто не уйти?

— Если я так быстро уйду, Лэш посчитает, что я была недостаточно настойчива. И отправит назад к тебе. — Девица белозубо улыбнулась. — А ты снова меня прогонишь, и так и буду я ходить туда-сюда, пока туфли не стопчу.

— Что еще за Лэш?

— Господин Лэшворт, хозяин и дядька мой. — Улыбка ее чуть померкла. — Мне лучше бы его не сердить. Но и тебя сердить нельзя. Вот я влипла, да?

— Н-да. Задачка! — Деян отхлебнул пива. Злость схлынула, а с ней и мистическое наваждение, не дававшее спокойно вздохнуть, и страх выставить себя дураком или наделать глупостей. Теперь он наконец-то хорошенько рассмотрел девушку, ее лицо с пухлыми щеками и слишком крупным ртом, и понял, что она ненамного старше его самого, если вообще старше. За болтовней и шуточками скрывалась опаска и растерянность не намного меньшая, чем у него.

— Как хоть тебя звать? — спросил он, продолжая с любопытством ее разглядывать и замечая все новые детали. Ее пальцы были почти так же грубы от работы, как у орыжских женщин, а румяна на скуле скрывали подживший синяк; хоть она и была совсем еще молода, в густой ржи ее волос встречались уже белые нити.

— Я — Цвета, — ответила она с заминкой.

— Зачем врешь?

— Нам не положено называть постояльцем настоящих имен. — Она настороженно уставилась на него, словно пытаясь угадать, что от него ожидать.

С другой половины комнаты донесся звон и следом пьяный женский смех.

— Ну, ладно. Не положено — так не положено. Цвета так Цвета. Можешь не беспокоиться, Цвета, — Деян изобразил на лице улыбку, как он надеялся, достаточно приветливую. — Поговорим, посидишь здесь столько, сколько захочешь, а потом скажешь своему Лэшу, что все хорошо. Годится?

Она неуверенно кивнула.

— Угощайся, если хочешь. — Деян придвинул ей одну из двух кружек, которые она же и принесла. В Спокоище все знали друг друга с малых лет, так что как следует правильно вести себя с незнакомыми женщинами, он не имел ни малейшего понятия: оставалось руководствоваться здравым смыслом и примером Голема. — Ешь, если голодна, не стесняйся… То, что ты предлагаешь, мне ни к чему. Но не бойся, никто здесь не обидит тебя.

Цвета еще раз кивнула и пригубила пену — скорее из вежливости, чем потому, что действительно хотела пить.

— Спасибо. — Она внимательно посмотрела на него поверх кружки; вся наигранная веселость ушла из ее взгляда, простодушное лицо приобрело выражение серьезное и даже грустное. — Ты чудак. Как к тебе правильно следует обращаться, господин неколдун?

— Раз я твоего имени не знаю, то и своего не скажу. Пусть будет… — Деян на миг задумался. — Пусть будет «Хемриз».

Позже, на следующий день, он никак не мог вспомнить, отчего из всех имен выбрал имя убийцы и негодяя, худшего из всех, кого он знал; но тогда оно оказалось первым, какое пришло на ум.

Образ беловолосого дезертира, чье мертвое тело — пусть лишь малой частью — теперь служило ему, нередко вторгался в его мысли. «Человек суть не тело, а душа», — учили книги и Терош Хадем, но поучение это не находило в жизни подтверждения: душа оставалась чем-то неуловимым и неопределимым, а тело было реально, нуждалось в воде и пище, страдало от хворей и ран или наслаждалось едой, отдыхом, теплом и солнечным светом. Весь обыденный опыт говорил, что человек и есть тело, и Деян против воли ощущал с мертвым дезертиром какую-то мистическую связь. Ее, может, и не существовало на самом деле, но в его чувствах она была реальна, и оттого воспользоваться именем мертвеца вдруг показалось так же естественно, как по утрам напяливать на его мертвую ногу сапог.

— «Хемриз»? — Цвета нахмурилась. — Скверное имечко: тебе не идет.

— Почему? Разве это что-то смешное? — с подозрением спросил Деян. — Или неприличное?

Он смутно помнил, что Голем упоминал, будто это значит «резчик» или что-то подобное на одном из иноземных языков — но и только.

— Да не то чтоб… Ладно. — Цвета встряхнула головой. — Ладно, Хемриз, продолжим разговор: если ты не колдун, то кто?

— Ну, скажем так…. Проводник колдуна. — Деян кивнул на другой край стола, где Голем как раз показывал девицам какой-то колдовской фокус. — Вот он — колдун. А я сопровождаю его.

— Зачем?

«Хороший вопрос! Этого я тоже толком не знаю…» — Деян допил кружку и взял новую. Или он притерпелся, или трактирщик вскрыл новый бочонок, где пиво лучше забродило, но эта кружка определенно нравилась ему больше трех предыдущих.

— Да ни за чем. Просто так получилось, — сказал он вслух.