Алракцитовое сердце. Том II

Когда он сумел подняться с постели и подойти к окну, во дворе уже лежали сугробы по пояс. Снег был ослепительно белым, искрился так, что резало глаза.

Во всем доме они остались втроем: Арина, он и Петер; даже часы с куклой из гостиной исчезли. До мора в пригородах не успели запасти достаточно леса, потому хорошие дрова стоили дорого, и раздобыть их было нелегко. В одну из холодных ночей, когда дом совсем выстыл, Петер порубил короб часов кухонным топориком и сжег обломки в камине; перед тем он так же сжег все большие шкафы и почти всю другую мебель.

Железные части механихма неопрятной кучей лежали в углу, и кукла вместе с ними.

«Интересно, как там Джибанд?» — отрешанно подумал Деян, первый раз увидев ее. Как встретил великан известие о смерти чародея? Нашел ли себя в новой свободной жизни — или же время для него остановилось и он стал таким же, как эта кукла с в колпаке бубенцами, нелепым и ненужным обломком прошлого?

Хотелось верить в лучшее, но не верилось.

Арина часов не жалела: она была равнодушна к вещам. Болезнь и смерть отца сделали ее взгляд еще суровее, чем раньше, но выгонять чужаков-постояльцев в зиму она не собиралась, а с Петером и вовсе поладила. Говорить друг с другом им было не о чем, но они могли часами молча сидеть рядом, иногда переглядываясь; в такие мгновения ее глаза теплели — пусть и самую чуточку.

— Тебе следовало дать мне умереть, — сказал Деян как-то вечером, когда они с Петером остались вдвоем. — Тогда ты был бы свободен ото всех обещаний.

Без тиканья часов и треска камина в гостиной было отвратительно тихо; за стеной Арина беззвучно оплакивала отца.

Петер взглянул с обидой и гневом, на мгновение превратившись из чужого угрюмого мужика в прежнего Петера Догжона; затем покачал головой:

— Ты очень изменился, Деян.

— Ты тоже, — пробормотал Деян, отвернувшись. Ему сделалось стыдно.

Петер отошел к окну и уставился на темную улицу.

— В большом мире все меняются, — с грустью в голосе произнес он. — Такое это место.

— Знаешь, я ведь любил твою сестру, — сказал Деян. Он ожидал — или хотел? — получить в ответ изумление, гнев, даже насмешку. Но Петер только кивнул:

— Знаю. Она тебя тоже. — Он помолчал. — Но я не мог позволить ей такой судьбы. Ты ведь понимаешь.

— Да, — с горечью сказал Деян. — Понимаю.

— Девчонки мои. Как они жили, какими они были, когда ты их последний раз видел? — отрывисто спросил Петер непривычно охриплым голосом. — Я пытаюсь лица припомнить — и отчего-то не могу. Никак не получается.

— У них все было хорошо, только по тебе скучали, — сказал Деян полуправду.

— Наверняка ведь врешь. — Петер глубоко вздохнул. — И ладно. Что теперь вспоминать? Кончено все.

Деян видел, как он украдкой утер тыльной стороной ладони глаза.

— Из наших, кто с тобой служил, еще остался кто живой? — спросил Деян.

— Теперь уж не могу знать. После… — Петер запнулся, очевидно, не желая поминать Кенека, — после истории меня разжаловали и в штрафники записали. Потом восстановили в другом полку, где был недобор. А потом сразу плен. Я долго у Мясника могилы копал. Некоторым из наших тоже вырыть довелось. Но кто-то, может, и служит еще. Хочется верить.

Деян кивнул:

— Хорошо, если так.

После этого разговора пропасть между ними не стала меньше, но настороженность ушла; исчезла тягостная отчужденность. Они вновь сделались товарищами — пусть и только по несчастью.

Арина, очевидно, чувствовала то же самое. Трое непохожих друг на друга, неблизких, потерянных и одиноких людей, чьи жизни были разрушены войной и последовавшим за ней мором, — волею случая и лютой зимы они надолго оказались заперты под одной крышей: им предстояло научиться уживаться друг с другом и каждому — с самим собой.

Существовала еще одна проблема: сбережения покойного аптекаря быстро таяли, и, чтобы протянуть до весны, необходимо было найти какой-никакой заработок. Без надежных бумаг задача казалась непростой. Но тут пришел на помощь один из частых прежде гостей — старый друг семьи, бывший секретарь мэра, служивший теперь в комендатуре и имевший там связи. Рабочих рук не хватало, потому при личном поручительстве бергичевские военные чиновники не слишком присматривались к документам.

— X —

Первый день весны Деян встретил в тесной комнатушке во флигеле бывшего здания мэрии, где он под диктовку составлял жалобы и писал письма за неграмотных горожан — каких, к его изумлению, в Ханруме оказалось превеликое множество, — а иногда по поручению коменданта делал списки со старых книг и документов. Пригодилась наконец данная Сумасшедшей Вильмой и Терошем Хадемом наука.

Работа была в прямом смысле пыльная — но несложная и уважаемая; и платили за нее совсем недурно.