Полноватая женщина с густо нарумяненными щеками, имени которой он не помнил — хотя пользовался ее услугами не первый раз, — затянула его в одну из спален. Половину крохотной комнаты занимала кровать, другую половину — тумба со старинным зеркалом-трельяжем. Деян вгляделся в пошедшее от времени черными пятнами стекло: с отражения смотрел незнакомый сердитый мужчина с огрубевшим от зимнего ветра и осунувшимся от пьянства и бессонных ночей лицом, полосками ранней седины в бороде и на висках и мутными, по-коровьи сонными глазами. Незнакомец внушал опаску, неприязнь — и вместе с тем какую-то брезгливую жалость; с таким типом не хотелось бы ни столкнуться на узкой улице, ни сидеть за одним столом.
Деян отшатнулся от зеркала; незнакомец отступил в глубину.
Женщина в призывно расстегнутом платье, сбитая с толку тем, что он никак не отвечает на ее ласки, отстранилась. Он, чувствуя слабость в коленях, сел на кровать; женщина осторожно присела рядом. Под румянами и белилами проступали морщины; впервые Деян заметил, что она намного старше него.
— Что, милый, на службе нелады? — произнесла она глубоким грудным голосом с какой-то материнской снисходительностью.
Деян пожал плечами.
— Ты сегодня странный. — Она вдруг улыбнулась. — Да что я говорю! Ты всегда странный. Хотела бы я знать, что ты там прячешь. — Она осторожно коснулась пальцами узла платка на запястье.
— Память, — сказал Деян.
— Память? — Она удивленно взглянула на него.
— Память, — повторил Деян. — Ты прости… за сегодня. И раньше, если что было не так, — прости; и другим скажи. Не поминайте лихом.
Последний раз он взглянул на незнакомца в зеркале, надел сюртук и взял трость. Женщина, имени которой он так и не вспомнил, безмолвно смотрела за его скорыми сборами; в ее взгляде ему чудилось понимание. Он поклонился и, не оглядываясь, вышел, перед тем оставив на тумбе трельяжа полный кошелек.
На площади перед таверной он впервые взял двуколку и через четверть часа уже входил в дверь аптекарского дома. Петер возился в прихожей: прилаживал к стене крюк для одежды.
— Петер, я должен ехать, — сказал Деян. — Ты оставайся, если хочешь. Так будет лучше.
Тот, как будто ничуть не удивленный, покачал головой:
— Я с тобой. А если б и хотел бы — то все одно не волен… — Со слабой усмешкой на губах он бросил взгляд на дверь в гостиную. — Не думаю, чтобы Алек посчитал это хорошей идеей.
— Броджеб в городе? — изумился Деян. — И давно?
— Вернулся сегодня днем; я посылал за тобой — но тебя уже не было на службе. Проходи: он пока дома. — Петер снова занялся крюком.
Лейтенант Алек Броджеб — теперь уже капитан Алек Броджеб — большими шагами расхаживал по гостиной. За зиму он потерял глаз и сбавил в весе. Арина смотрела на двоюродного брата с любовью, он на нее — виновато.
— Какие новости в мире? — спросил у Броджеба Деян. Тот поморщился:
— Вродь как переговоры то отложат, то продолжат… Но наступления до лета не будет: это уж наверняка. Нам бы раны зализать; и у дарвенцев дела не лучше.
Он выглядел нечеловечески усталым. Новость о скором отъезде задержавшихся «друзей» явно обрадовала его, хотя благодарил за помощь сестре и присмотр за домом он их со всей возможной сердечной искренностью.
Вскоре, твердо намереный выполнить некогда данное обещание и помочь добраться до Спокоища, Броджеб, несмотря на поздний час, лично направился в комендатуру справиться насчет попутных обозов и состояния дорог. Петер, закончив в прихожей, тихо прошел к себе в комнату. Арина, сидя в сделанном его руками неказистом кресле у камина, долго смотрела на тлеющие угли.
— Все-таки вы уезжаете, — тихо сказала она.
— Да. Уезжаем. — Деян сел в единственное сохранившееся со времен аптекаря кресло. Он чувствовал, что все еще пьян. — А мне ведь страшно возвращаться, Арина. Пока я здесь, можно думать, что все не по-настоящему. Что это ошибка, что дома все хорошо; или что вовсе не было никогда никакого дома: так, сон рассветный… Зальешь с вечера глаза — с утра забудешь, что видел. Будто не было ничего. Но ведь ложь это, ложь! Все наоборот: это здесь — не по-настоящему. Я не про тебя, конечно. Просто будто бы я сам — ненастоящий… Так не может дальше продолжаться. Надо ехать.
— Раз ты говоришь так — верно, взаправду надо. Не буду отговарить. — Арина поворошила кочергой угли. — Странное дело. Столько прожили под одной крышей — а я даже не знаю, откуда вы, что оставили в прошлом. Не спрашивала. Да Петер бы и не рассказал.
— У него хорошая семья была. Дом справный, жена и дочери, сестра, бабка, — сказал Деян.
— А у тебя?
— У меня — могилы на кладбище, — он невольно усмехнулся. — И с ними-то, надо думать, ничего дурного не сделалось.
Арина взглянула с недоверием и недоумением.
— Я дал себе однажды обещание: выживу — вернусь и наведу там порядок, подправлю, что обветшало, — объяснил он. — Знахарке, что жизнь мне спасла, хоть имя на камне выбью. Мертвых должно хоронить как подобает. Обещания должно выполнять.