Алрой

«У меня осталась последняя драхма, лишусь ее — и конец игре. Матерью родной клянусь, он не позволил бы им пленить себя. Тут что-то кроется.»

«Батюшкой клянусь, он спал.»

«Это другое дело. Его предали.»

«Нашлись лиходеи. Говорят, Кислох и его псы взяли крупную сумму за труды.»

«Последняя драхма покинула меня!»

«Аминь. Ты помнишь Авнера?»

«Клянусь матушкой, помню его. Что сталось с госпожой Мирьям?»

«Она здесь.»

«Это убьет Алроя.»

«Он всегда обожал ее. Сама кротость и справедливость. Ни в чем не уступит принцессе.»

«А я говорю, достоинствами души она превосходит принцессу! Да и он без принцессы может обойтись, а без госпожи Мирьям не мил ему свет.»

«Все оттого, что она скромна и ничего не просит для себя.»

«Я думаю, после смерти Джабастера жизнь наша не вернется к прежней полноте.»

«И я того же мнения. А ведь есть, что вспомнить, правда?»

«Еще бы!»

«Ты это чудно выразил! Многие чувствуют, как мы. Самоубийца — хозяин жизни и смерти. Матерью родной клянусь, как только старец наложил на себя руки, в природе ход вещей смешался. Да, именно так я и говорил.»

«Отлично сказано! Смешался ход вещей в природе, и чему успели положить начало, рушится на полпути. Распоряжаясь судьбой его, безголовые эти ставят повозку впереди осла. Нет воеводы лучше, чем Алрой!»

«Что будет дальше? Поживем — увидим.»

«Верно. Услышим, кто поносит его — башку тому снесем!»

«Согласен. Единомышленников у нас есть вдосталь.»

«Кто знает?»

10.17

Подземная тюрьма багдадской крепости стала новым обиталищем недавнего властителя Азии. Ни вздоха, ни стона, ни плача не слыхать в каземате узника. В прострации пребывая, он ни говорить, ни думать не был горазд. Заскрежетал засов снаружи, отворилась железная дверь. На пороге появился тюремщик, в одной руке миска со скудной острожной пищей, в другой — тусклый факел. Летучие мыши вспорхнули с потолка и стен, мигают подслеповато, хлопают крыльями, норовят забить зыбкое пламя. Тюремщик оставил в нише миску, закрыл за собою дверь. Летучие мыши замерли, тишина и мрак воцарились вновь.

Образы геройского прошлого кружатся и глумятся над ним. Они горят в мозгу, кромешная тьма не гасит их. Путы впиваются в запястья, цепи отягчают ступни. Спастись от смерти ради убогой жизни в темнице? Нестерпимая мысль. Зубами разгрыз бы веревки, колодки бы лбом расшиб, да разве сдвинуть крепостные камни? Он растянулся на склизком зловонном полу. Потревожил дремавших змей. Они поползли, зашипели, вспугнули застывших скорпионов. Те встрепенулись, шуршанием разбудили крыс. Раздался писк. Малые мерзости эти казались Алрою страшнее великих его несчастий. Он осторожно поднялся, остался недвижим, дабы не потревожить гнусных созданий. Сделал наощупь несколько коротких шагов, наткнулся на скамью в каменной нише. Протянул вперед руку, ладонь коснулась теплого липкого тела какого-то существа. Опрокинув миску, тварь скатилась вниз, блеснули глаза. Алрой отпрянул. Горе, бессилие, ярость в сердце. Испытание мерзостью непосильно могучему духу. Он закричал, в отчаянии воздел кверху связанные руки, застыл в нелепой позе. Да кто слышит и видит его? Лучам сочувствия и утешения не прорваться в мрак подземелья!

Трагичен крах властителя сердец и дум. По праву уверенный в высочайшем парении духа своего, он вдруг повержен, бессилен и одинок. Всякий бросит ком грязи иль слово клеветы. Горько осознать, что избранничество и неуязвимость всего лишь миф, и что неисчерпаемый источник силы пересох. Вечное суетным заместилось навек. Остались думы о прошлом — бездонный кладезь мук. Забыть о спасении — вот побежденного спасение.

Весело оленю лесному в погожий день, ибо не знает он, что у охотника на уме. Закрыть глаза и уши, неведением спастись!

Взгляд истерзанной души пьет нектар воспоминаний. Детство безмятежное, воркующий голосок Мирьям, воздух беззаботности, надежности, любви — все атрибуты счастья юных лет. Избранничество и миссия, скипетр и корона, победы и слава, империя и власть и, наконец, царственная супруга, все, что пришло потом, нынче потускнело. Кто придал блеск и цену обретениям этим? Сам Алрой! Горячим сердцем и победительным умом он новый мир возвел вне и внутри себя. Не стало прежнего Алроя, и с ним — его завоеваний. В душе остался лишь скелет, построенный природой изначально. Все думы сердца — о сестре.

Неделя в заточении позади. Открылась дверь. Тюремщик. Факел. Хриплый голос объявил, что к узнику пожаловала высокая особа, желает видеть его. Отвыкший говорить и слушать речь других, Алрой не совладал с губами и языком и лишь кивком головы дал стражу знать, что понял его. Показалась фигура, закутанная в халат. Тюремщик удалился, оставив факел. Вошедший открыл лицо. Это — Хонайан.

«О, мой дорогой Алрой!» — воскликнул брат Джабастера, и обнял узника, и прижал его к груди. Ах, как был бы счастлив он, окажись Мирьям на месте Хонайна! Но, нет. Вновь на пути его сей чуждый сантиментам муж, приземленности и прагматизма гений. И опять нутро Алроя терпит превращенье. Пересиливая мужество, страдание толкает к мысли о спасении. Надежда теснит отчаяние. Прежний, узнаваемый Алрой.