Алтай – Гималаи

Те же базары Манаса. Те же дунгане. Иногда попадается калмык. Здесь уже не торгуты и не хошуты, а олеты, которые занимают Илийский край, Кульджу. Разницы во внешности не видно. По всему пути растянулись караваны верблюдов, несущие 100 000 пудов шерсти, накупленной для экспорта. Важно звенят колокольчики. Садык, кучер, с особым ударением скажет: «На Чугучак – шерсть». Исполняется мечта края о восстановлении сношений.

Стоим у старшины. Здесь дворы несколько чище, нежели в Кашгарском и Карашарском округах. Говорят, что и здесь будут смотреть паспорт. Лишь бы не разорвали эту длинную диковинку. Хочется довезти его и воспроизвести.

Среди дня нам казалось, что мы едем четверть века тому назад по равнине Средней России. А теперь мы сидим в грязной белой комнатке. Е. И. вспоминает, что так же точно двадцать пять лет назад мы сидели в хибарках в Меречи, или в Велюнах на Немане, или под монастырями Суздаля. Или позднее – в каморках Сиены и Сан-Жеминьяно. Мы видели, видели, видели!

День кончился еще третьим осмотром оружия и разбором нашего паспорта. Пришел от амбаня какой-то полуграмотный курильщик опия. По складам читал наш саженный паспорт. Потребовал вынуть ружья из чехлов и боязливо потрогал револьвер. Долгое время он мялся и бубнил что-то, а потом ушел, поручив нас под ответственность содержателя постоялого двора. Можно ли включать такие власти в эволюцию человечества? Просто омывки какие-то. Но эти глупо-докучливые омывки способны затмевать сияющие горы; способны превратить каждое мирное настроение в ощущение тюрьмы. Долой невежественность!

19 мая

Какой добрый знак! Так нам сказали. В чем дело? Слышим какую-то нескладную музыку: пискучий кларнет вроде волынки, цимбалы и барабан. Эта писклявая дребедень продолжается весь вечер. В чем дело? Оказывается, рядом умер человек и его собираются хоронить. Недаром в Манасе в целом ряде лавочек множество пестро-весело раскрашенных гробов. Говорят, что для путешественников это очень добрый знак, если рядом умрет человек. Неизвестно, по знаку или нет, на полпути у нас сваливается колесо. Надо чинить в ближайшей деревне.

Сегодня путь совсем коротенький – всего 48 верст. Пришли уже к половине второго. Ясно, что можно было бы пройти еще 2 ½ потая. Но все дело в невозможном возчике. Сидим в Улан-Усуне и ждем телеги.

Яркий день. На дальних горах как будто прибавился снег. Заманчивы уходящие хребты. Степь залита сочной зеленью и лиловыми ирисами. Четкими силуэтами пасутся стада. Лама отошел в сторону и обратился на восток – молится. Долетает ритм его славословий. Вероятно, зовет он новую эру, время Майтрейи, наступление которого знают все буддисты. Под линией снегов на горах притаилось несколько больших калмыцких монастырей. В каждом – несколько сотен лам. Монастыри большею частью в юртах – кочевые, но есть и храмы. А нам-то их нельзя увидать. Если хотите, можете увидеть нелепый храм черта в Урумчи, но буддийские монастыри смотреть нельзя. Нелепо и глупо.

А трава так зелена, и скворцы и сойки кричат в листве карагачей. Кукушка наскоро считает года. По степи стоят столбы дыма – жгут камыш. Эти дымы из «Половецкого стана» особенно характерны для горизонта степей. Вспоминаем сны – картины 1912 года: «Змий проснулся» и «Меч мужества», когда огненный ангел принес меч мужества стражам.

Говорят, на Алтае весною цветут какие-то особенные красные лилии. Откуда это общее почитание Алтая?!

Жара. Нас предупреждают, что здесь много краж. Генерал-губернатор о нашем проезде не послал обещанного приказа. В конце концов и хорошо! По крайней мере у нас нет и капли сознания, что китайцы хоть что-нибудь сделали, кроме оскорблений, насилий и препятствий. От Улан-Усуна четыре дня езды до торгутского летника. Одинаково от Кучи, Урумчи и от Улан-Усуна.

20 мая

Поднялись в 4 часа. Вот красиво! Горы розовеют. Поднимаются лиловые туманы. Пышнеет трава. Выехали в 5 ½ часов еще до жары. Бодро проехали 9 потаев (36 верст) до Янцзыхая. Отличная дорога. Свежо и сладко пахнет серебристая джильда. Поют птицы. Так много птиц давно не слыхали. Проехали равнину, усеянную могильными бугорками, – следы боев в дунганское восстание. Как заповедная стена, стояли серебряно-голубые горы. Прибыли в половине десятого в Янцзыхай, и вовремя. Солнце уже стало жечь. Все уже накалилось. С радостью входим в маленькую глинобитку. Будем здесь до 12 часов ночи, а там при луне, в холодке, дальше – до Шихо. В чем-то почти неуловимом уже чувствуется близость России. Шире ли улицы селений; больше ли пашен; чище ли постоялые дворы? Опять сидим в маленькой глинобитке. В комнатке хлопочут касатки – под балкой их гнездо. И опять вспоминаем Подольскую или Казанскую губернию. Вспоминаем Ефима из Ключина.

Точно колеблется почва. В области Чугучака есть потухшие кратеры. Не так давно подземная работа была так напряжена, что ждали извержения.

21 мая

Поднялись в 1 час ночи. В темноте, при начавшемся буране, вышли в три с половиной часа. Горы скрылись в облаках пыли. Прошли по равнине крупной гальки. В час дня пришли в Шихо, пройдя 16 потаев.