Альтаир

Математики подошли к квадратной яме, наполненной грязью, столкнули туда философа в очках и с хохотом бросились к ней.

Вначале ни Надя, ни Тимофей, ни другие наши зрители ничего не могли понять. Взлетают брызги, слышатся крики. Игроки превратились в грязных земляных жаб. У философа слетели очки. Мисс отчаянно отбивается и старается попасть пальцем в глаз кому-нибудь из рьяных противников.

Это было похоже на сумасшествие. Какая уж тут веселая игра! Но нет, диктор услужливо объявил, что для нее существуют правила. В течение пяти минут парни должны успеть набить грязью рот мисс Лоис Пфефер. Мисс имеет право пользоваться всеми доступными ей методами самозащиты.

Она так и делала. Одному волосатому математику, похожему на гориллу, разорвала рот, отчего веселый парень вышел из игры. Его показывали как героя, и герой этот позировал перед киноаппаратом, зажимая грязной рукой сочившуюся кровь.

- Может быть, довольно? - спросила Надя, дотронувшись до плеча Вячеслава Акимовича.

Он щелкнул переключателем.

- Поищем другую станцию.

Глядя на экран, Надя опустила подбородок на крепко сжатые кулачки, следила за настройкой: не появится ли новое изображение? Вероятно, сейчас работает Лондон. Почему бы не принять его передачу? Но девушка еще не успела опомниться от виденного.

- Вячеслав Акимович, неужели это правда? Разве это студенты? Просто не укладывается в сознании.

- А в чем вы сомневаетесь? Не беспокойтесь, они на себя наговаривать не будут. - Пичуев внимательно рассматривал бегающие на экране строки. - Все, что вы здесь видели, я читал в их журналах, когда интересовался организацией американского телевидения.

- Да, я и в наших журналах о многом читала, - согласилась Надя. - Но ведь очень трудно представить себе всю эту мерзость. А какое отношение к девушкам! - возмущалась она, чувствуя себя оскорбленной за все девичье население земного шара. - Для этих «рыцарей» нет ничего святого!

Бабкин усмехнулся. Конечно, поведение

их

отвратительно,

но Колокольчикова девица избалованная, привыкла к благоговейному поклонению Димки. Он действительно молится на нее. А это тоже ни к чему, другая крайность…

Борис Захарович и Поярков лишь издали могли наблюдать за экраном, так как находились у пульта управления диском, следили за показаниями приборов и телеметрических установок. Диск продолжал подниматься вверх.

Подойдя к телевизору, где Пичуев перестраивался на другую станцию, Борис Захарович вмешался в разговор:

- Чему вы, девушка, удивляетесь? - он повернулся к Наде. - Это их обычная система воспитания.

- Опять американская хроника, - недовольно сказал Пичуев, настроившись на Лондон.

- А почему бы ее не увидеть у англичан? - иронически спросил Дерябин. Посветлее нельзя?

Вячеслав Акимович увеличил яркость изображения.

Вероятно, какой-нибудь конгрессмен, худой, с выступающей вперед челюстью, с темными мешками под глазами, произносил очередную речь. Губы его презрительно сжимались после каждой фразы. Иногда он молитвенно поднимал глаза к небу, словно призывая его в свидетели, но оттуда слышался не тихий божий глас, а рев ракетных самолетов.

Нет, это только показалось Пичуеву, самолеты рычали позже, когда на экране появились кадры военной хроники. Где это только происходило, неизвестно. Мало ли куда посылаются американские самолеты. Возможно, это старая хроника из Кореи… Затемнение. Ночное небо. По нему скользит светящаяся точка. В репродукторе барабанная дробь, как в старом цирке перед «смертельным» номером. Ослепительная вспышка, грохот взрыва. Рушатся дома, стены лижут языки пламени. Трупы, стоны раненых. Отчаянный, леденящий душу женский крик. Летчик улыбается.

И сразу, без всякого перерыва, очередной американский боевик. Спящий дом. Свет луны падает на паркет. Мальчишка в длинной ночной рубашке, озираясь, подбирается к шкафу, подвигает кресло, становится на него, шарит по полкам. В руках у мальчишки появляется нож. Стараясь не попасть в полосу лунного света, десятилетний герой - звезда Голливуда - крадется к спящим. На подушке бледное лицо женщины. Громко тикают часы. И снова дикий, леденящий крик, долгий, захлебывающийся, последний.

Надя судорожно вцепилась в спинку кресла.

- Неужели нормальные люди смотрят этот звериный бред?

Борис Захарович степенно протирал очки.

- А что поделаешь? Если другого ничего не дают, - сказал он. - Кстати, можно ли по системе Бабкина передавать телевидение на расстояние… ну, скажем… две тысячи километров? Как думаешь?

Бабкин от смущения залился краской и промямлил:

- Какая там система… Я ничего… Я даже…

- Нет, ты скажи: Москву будет видно за две тысячи километров?

- Будет.

- Вопросов больше не имею.