Алтайский Декамерон

– Ставь чайник срочно, – командует он матери, подталкивая Леху к кухне, самому теплому месту квартиры. Налив из маленького чайника заварки, он добавляет кипятку, кладет три ложки сахара и, выудив из кармана четвертинку, не отмеряя, плещет водку. Стуча зубами о край кружки и обжигая подушечки пальцев, Леха пьет этот импровизированный глинтвейн, и горячая волна начинает кругами расходиться от живота по всему телу. Леха обмякает. Засыпая на ходу, он идет неуверенными шагами в комнату, ложится на кушетку и с головой накрывается бордовым стеганым одеялом.

Провалившись в сладкий тягучий мир сновидений, Леха чувствует, что тело его невесомо и находится в полете. Ему хорошо, ему очень хорошо, он среди своих – огромных серо-зеленых и серо-розовых бабочек с портретами вождя мирового пролетариата вместо головы.

– Сталинские портянки! – с удовлетворением говорит он, и, повернувшись лицом к стенке, сладко засыпает.

Градиска из Ворошиловского района

Проститутки – это необходимость.

Иначе мужчины набрасывались бы

на порядочных женщин прямо на улицах.

Наполеон l

«Амаркорд» есть любовная нить, идущая в прошлое. Сам Феллини объяснял это слово примерно так: любовная нить, любовный шнур, связывающий взрослого человека с детскими воспоминаниями, среди которых накопилось много чего, в том числе и любовь.

Любовь случается не только в Италии. Москва, хрущёвки, майские жуки и очередь солдатиков с помятыми трёшками – тоже путь к любви. А для кого-то – более долгий путь к амаркорду.

Каре из хрущёвских пятиэтажек. Душный майский вечер, уже почти ночь. Не прекращаются ни на минуту гул пикирующих майских жуков и стрекот цикад. В тени у подъезда курят солдатики. Афродизиак махровой сирени волнами накатывает на ожидающих. В их потных ладошках зажаты советские трёшки. Что купят они за три рубля в хрущёвке?

О, многое! Когда они отслужат, когда вернутся в свои аулы, кишлаки, горные селенья, они с гордостью скажут своим землякам: «Я – мужчина, у меня было это с москвичкой!»

Я иду к подъезду. Поднимаюсь по ступеням. Между солдатами, набившимися на площадку первого этажа и курящими на ступенях, не пробиться. Дым стоит такой густой, что у меня кружится голова. К горлу подкатывает тошнота.

Нет, я не живу здесь. Здесь, на втором этаже, обитает мой одноклассник. Я с ним обмениваюсь марками. Продравшись наконец через толпу солдат внизу, я читаю на стене оскорбительные надписи. Вот самая безобидная из них:

СВЕТКА ДОЛГОВА – ПРОСТИТУТКА!

Светка – это мать пятиклассника Толика Долгова, который в каждом классе остаётся на второй год. Вечный второгодник, он словно решил досидеть в школе до пенсии.

Двоечника Толика никто не любит. С ним не дружат, его натурально травят, напоминая, каким местом его мать зарабатывает на жизнь. Он отвечает на словесные выпады кулаками. Толик дерётся со всеми подряд, без разбору: стоит ему услышать что-то о своей матери, как он тут же бросается в бой.

Толик растёт далеко не один. У него наберётся с десяток разновозрастных сестёр и братьев, детишек довольно смуглых. Впрочем, на этом количестве процесс деторождения, конечно, не застопорится…

Однажды, зайдя в класс, я увидел, как Толик схватил за косу Любку Сабанцеву. Та завизжала, а я бросился ей на помощь. Не тут-то было! Толик живо въехал мне правой в нос – да так, что я отлетел в угол. Поднявшись, размазывая по лицу кровянку, я поплёлся в туалет.

– Кто тебя так? – Бекасы, братья Сергей и Анатолий, курили, устроившись на подоконнике туалетного окна.

Каждый из них считался юным Робин Гудом. Оба свято стояли на защите «бедных и угнетённых» той самой пятиэтажки. Загасив окурки о подоконник, братья поспешили к двери кабинета, из-за которой неслись девчоночьи визги и рыдания…

– Пойдём выйдем! – предложили они Толику. – Хватит девок за косы дёргать!

Бекасы – профессионалы уличных драк. Парой ударов под дых и в подбородок они отправили защитника материнской чести и достоинства в глубокий нокаут. Упавшего Долгова «добили» ударами острых носков чёрных ботинок. Били по рёбрам. Убедившись, что боец затих, двое отходят к окну и закуривают.

Собственно, они тоже не помнят своего отца и живут с матерью. Уже лет десять он мотает срок срок за разбой с отягчающими обстоятельствами. Молодые мамины любовники не прочь перекинуться в картишки с рано повзрослевшими сыновьями, а то и распить на троих бутылку портвейна.

Я поднимаюсь наконец на второй этаж. Из квартиры мне навстречу выскакивает очередной солдатик со счастливой улыбкой на лице. Брюки он застёгивает на ходу. В тусклом свете я вижу красную штору, укрывающую тахту, где и совершаются акты короткой любви. На полу в соседней комнате разбросаны полосатые матрасы без простыней. Там копошатся дети. Взросленькая девочка со строгим лицом покачивает коляску со свежим плодом солдатской любви. Бедный Йорик! Простите, оговорился, – Толик. Какая уж тут учёба, товарищи!