Здесь 19 сентября 1944 года гитлеровцы истребили две тысячи человек мужчин, женщин и детей. Когда Клоога была освобождена частями Красной Армии, бойцы обнаружили чудовищные преступления. На земле, осквернённой немецкими преступниками, лежали трупы, остатки костров из трупов и поленьев дров. Фашистские палачи спешили и не успели всё сжечь. Стояли столбы с надписями на немецком языке, грозившими смертью всем, кто появится вблизи лагеря, не будучи эсэсовцем, гестаповцем или представителем ОТ, так называемой «Организацией Тодта», ведущей в то время строительство сооружений в немецкой армии.
В Клоогу приезжали и приходили в течение двух недель разные по профессии люди, военные моряки, пехотинцы, лётчики и танкисты, люди мирных профессий, юристы, врачи, журналисты, русские, эстонские, английские, американские, испанские, чешские, китайские. Здесь работали представители Государственной Чрезвычайной комиссии по расследованию немецко-фашистских зверств и злодеяний, представители командования Красной Армии. Они прибыли сюда, чтобы рассказать всему миру о новом преступлении фашистов.
На территории лагеря стояли два барака, один огромный, в котором томились узники, и который стал местом кровавых преступлений фашистов. Он весь был завален трупами расстрелянных. Другой барак поменьше – в нём жила охрана лагеря. Широкий лагерный плац был завален одеждой и обувью. Перед расстрелом узников раздевали донага.
Возле лагеря стояло несколько бараков. Здесь находились мастерские, в которых работали узники. На поляне за лагерем обнаружены обгоревшие костры с расстрелянными людьми и не сожжёнными дотла.
В стороне обнаружен большой остов когда-то стоявшего здесь двухэтажного дома на восемь комнат. Фундамент был покрыт пеплом, обгоревшими трупами, остатками черепов и костей. На дороге от дома до костров валялись трупы. Это бежавшие от озверевших палачей узники, которые пытались спастись от расправы. Их всех расстреляли.
На одном из участков лагеря лежал станок для порки заключённых, побуревший от крови, и нагайка – стальной прут, обтянутый воловьей жилой.
Под навесом стояли бочки с бензином, которым обливали трупы и дом, чтобы сжечь, большой запас ядовитой жидкости, которой отравляли больных и немощных, ящики с минеральной водой, завезённые в день кровавой расправы, чтобы палачи могли освежиться.
Фашисты рассчитывали замести следы преступления, убрать остатки костров, трупы, очистить фундамент сгоревшего дома, но не успели, боялись скорого прихода Советских воинов. Они слишком торопились, страшились возмездия. В уцелевших, не успевших сгореть бараках, между трупами осталось несколько живых заключённых. Сейчас они были живыми свидетелями, рассказывали, как готовилась экзекуция, как слышали шум приходящих грузовиков, лай собак и палачей – «Шнель, шнель!» Живых свидетелей оказалось 84 человека. Они с волнением рассказывали ужасы перенесённого. Благодарили спасителей, воинов Красной Армии. Водили прибывших по территории и рассказывали:
– Вот труп превосходного портного, а рядом его сын. Вот обнявшиеся, это два брата.
– Вот труп известного в Вильнюсе врача.
– А этот человек был директором Вильнюсской филармонии, Вольф Дурмашкин.
– Этому ребёнку три месяца, а это его мать, политзаключённая эстонка, привезённая сюда перед казнью из таллиннской тюрьмы.
Из центра управления концлагерями в Эстонии, находившегося в местечке Вайвара, неоднократно приезжали высокие эсесовские начальники, гауптштурмфюрер Бреннейзер, чтобы тешиться поркой заключённых. Отравлял ядом больных немецкий врач, штурмбанфюрер Кробобах. Другой палач в звании врача, гауптштурмфюрер Ботман лично порол на станке хирурга из Вильно шестидесятилетнего доктора Валкиндсона, который не снял перед ним шапку. Врач – изверг нанёс жертве 75 ударов.
Санитар лагеря унтершарфюрер Гент сжёг в топке двух новорожденных младенцев. Рожать в лагере было запрещено, и появление младенцев было нарушением режима. Этот палач зарубил топором 23 заключённых.
Немецкие инженеры Кеппель, Штаже, Пшессунг из строительной организации Тодт приходили с собаками-волкодавами для травли заключённых. Пшессунг приходил в лагерь, чтобы пороть женщин. Надзирательницы Инге Бейцман и Агре Гастен свирепо издевалась над женщинами и детьми. Врач лагерного госпиталя гаупштурмфюрер Ботман принимал больных с температурой не ниже 40 градусов. В его госпитале было восемь коек. Он лично сам больным впрыскивал шприцем смертельный яд «Эвппан».