Сбыслав мог поклясться, что видел, как кто-то похожий на размытую в воздухе человеческую фигуру, напоминающую покойного деда, сжал руку супостата с кистенем и задрал ее вверх, подставляя грудь. Топор вонзился по самую бородку, как раз промеж грудных пластин панциря. Немец нелепо уронил руку с оружием и на следующем шаге лошади вывалился из седла. Смерть Рудольфа, как ни странно, придала тевтонцам какое-то бешеное отчаяние. Конница рванула в место разрыва собственного строя пехоты и смяв бездоспешных псковичей, не разбирая своих и чужих, дернула в сторону озера. Кнехты попытались последовать за ними, но кольцо окружения с трудом и большими потерями сомкнулось вновь, запирая лишившегося командования противника. Вырваться удалось десятку братьев-рыцарей и около сотни наиболее шустрой пехоты. За ними бросились кочевники Бата Сухэ, однако тевтонцы выставили заслон смертников из трех десятков во главе с братом-рыцарем. Степняки обошли отряд с флангов и расстреляли их стрелами. Оставшиеся в живых контратаковали, но лишь рассыпали строй и стали легкой добычей арканов. На это ушло время, и большая часть тевтонцев ускользнула. Даже из самого тугого лука не было возможности докинуть стрелу в спину последнего улепетывавшего кнехта. Уже потом, на следующий день после битвы, по пути отступавших, охотники за трофеями нашли полузамерзшую сиговицу с брошенными возле нее связанными ремнями. Утонул там кто, проверять не стали, но после сиговицы следов в сторону западного берега было гораздо меньше.
Над полем битвы ревел рог – все в атаку! Пали тевтонские знамена. Отдельные отряды еще сопротивлялись, но это уже была агония. Словно по молчаливому согласию бойцов, кучки немцев по пять-шесть человек никто не атаковал. А те, опустив оружие, с обреченным видом оставались на своих местах, поглядывая в сторону вырвавшихся их хитрой западни новгородцев.
Тем временем дерптский отряд оказался возле приметной рощи. Глазастый Иоганн рассмотрел повешенных и сообщил об этом остальным.
– Это почерк Энгельберта, – высказал свое мнение Герман, – все считает, что висящее тело целиком больше внушает страха. А я вот думаю, достаточно и одной головы. Но где сам мой доблестный брат?
Словно отвечая на вопрос епископа, на дальнем краю рощи из-за сосны выскочил всадник и понесся во весь опор в сторону озера, крича во все горло:
– Спасайтесь! Засада! Их сотни!
Иоганн узнал коня Альберта, а самого седока, пригнувшегося к лошадиной шее, рассмотреть не смог. Пятнадцатиаршинная сосна с треском и стоном умирающего дерева рухнула на арьергард дерптского войска, подминая могучими лапами людей и коней. Вслед за этим с десяток арбалетных болтов вылетел из леса, и Иоганн оказался на снегу. Болты били по лошадям, хотя и окружавшим епископа рыцарям тоже досталось. Свалившийся рядом Гельмут держал руки на животе и орал, словно проглотил ежа. Ему на ноги рухнул еще один рыцарь, в выкрашенном красной краской топхельме. Кожаные стабилизаторы болта торчали из прорези шлема. Он хоть не мучился – сразу умер.
Пуфф, – сработал сеткомет.
Из-за ржания лошадей хлопка слышно не было, а спустя секунду позади всадников стала падать сетка, опускающаяся на слуг, несших на носилках раненых. Ливонцы запутались, бросили поклажу и стали пытаться разорвать сеть, стараясь освободиться. Замешательство перерастало в панику. Кнехты из арьергарда кричали, прося вытянуть их из-под рухнувшего дерева. Авангард отпрянул от леса, а в середине творилась неразбериха.
Лесные стрелки крутили вороты арбалетов, а за ними в белых балахонах, подобно снеговикам на лошадях, стала выдвигаться конница. Преимущества в разгоне не было, но противник уже был деморализован и мог лишь оказать сопротивление, но никак не победить. Только не стоило недооценивать рыцарей и их фанатичную веру. Герман в считаные секунды, словно где-то занял взаймы сил и здоровья, преобразился на глазах окружающих и, подняв над головой посох, проорал:
– Бог нам поможет! Все ко мне!
Лошадь епископа ударила копытом, и телохранители устремились за своим господином. Команду приняли буквально, и получилось как «Все за мной». Дерптская конная рать, не приняв бой, стала драпать, бросив раненых вместе с пустым палантином на произвол судьбы. Остались растерявшиеся, не знающие, куда приткнуться, и странные пехотинцы, подбадриваемые обмотанным веригами монахом. Два десятка, спрятавшись за высокими щитами с выставленными перед собой копьями, пели псалом и тупо шли вперед, прямо на самолвинцев. Как угодно можно назвать одержимых, но их не остановили ни арбалетные болты, ни сулицы, брошенные буквально с пятнадцати шагов. Пережившие убийственный обстрел перешагнули упавшую сосну и замерли. Монах с веригами и крупным деревянным крестом на шее из-под завала вытащил Иоганна, и вся эта братия, так же строем, образовав некую коробочку, отступили к брошенным носилкам. К ним присоединились несколько всадников, по-моему, даже рыцарей или оруженосцев.