Алтарь Тристана

– Надеюсь, я ни с кем из них никогда больше не встречусь. – Александра поднялась, перекинув через плечо ремень небольшой сумки, с которой всегда путешествовала. – В самом деле пора. Пока то да се… Ты не засиживайся здесь.

– Соображу… Поболтаю тут вот с этими нимфами…

Скульптор тоже поднялся, не переставая бросать выразительные взгляды на девушек за угловым столиком. Те, давно обратив на него внимание, вовсю ломались и хихикали. Устрашающий вид скульптора вовсе их не отталкивал. Девушек не пугали ни всклокоченные кудри, ни лоб, пересеченный шрамом, который сейчас, после возлияний, еще больше побагровел, ни потрепанная одежда, висевшая на его широких плечах. Александра сравнивала женское признание, которым неизменно пользовался Стас, с авторитетом наглого, искалеченного в уличных боях одноглазого кота, который выбирает себе любую подругу, щеголяя своим уродством перед ухоженными и робкими домашними соперниками. У Стаса был вид человека, готового немедленно ввязаться в драку, что неотразимо действовало на некоторый тип женщин.

– Ну, оставайся тогда. – Она не удержалась от улыбки. – Не нарвись только на каких-нибудь сопровождающих нимф сатиров… Хотя кому я говорю! Пока!

– Счастливо! – Стас устремился было к столику с хихикающими девушками, но вдруг опомнился и поднял пакет, прислоненный к ножке стула, на котором только что сидел. – Не забудь, это твое.

– Да что ты? – удивилась женщина. – Впервые вижу. Где ты это взял?!

Она испуганно огляделась, решив, что Стас, по свойственной ему беспечности и широте натуры, прихватил пакет у какого-нибудь замешкавшегося пассажира. Но скульптор ее разуверил в этом, сообщив, что путешествует с пакетом от самого дома.

– Когда я за тобой зашел ехать в аэропорт, ты взяла сумку со стула, а рядом стоял пакет, и я решил, что ты его тоже берешь, вот и прихватил. Да не беда, отвезу обратно! Ключ ведь ты мне оставила, Цирцею кормить, впускать-выпускать.

– Погоди… – У нее сильнее забилось сердце. Расстегнув пластиковые клипсы, на которые защелкивался пакет из плотного полиэтилена, она увидела лежавший сверху свернутый клетчатый плед. Осторожно пошевелив его, Александра обнаружила завернутые в плед книгу и пластиковый футляр с очками. «Это забыла у меня Ирина! Она пришла с пакетом из больницы и бросила его у меня, когда уходила сама не своя… А я и внимания не обратила… Это вещи покойного!»

– Да я отвезу!

Стас порывался вырвать у нее пакет, но Александра, выпрямившись, отстранила его:

– Не надо, возьму с собой. Даже хорошо, что ты его прихватил. Иди, мне и в самом деле пора.

…Все время, пока она проходила регистрацию, паспортный контроль, ожидала посадки, равнодушно глядя на витрины магазинов беспошлинной торговли, ее не покидало ощущение, что она везет нечто запретное, недозволенное, к чему не имеет права прикасаться. Вероятно, у нее было такое напряженное лицо, что таможенник изучал ее паспорт дольше обычного. Наконец, оказавшись в салоне, она уложила сумку на багажную полку и села на свое место, которое было у окна. Пакет Александра поставила у ног, хотя сперва намеревалась разместить ручную кладь иначе. Едва самолет, взлетев, набрал высоту и можно было отстегнуть ремень, она вновь открыла пакет и на этот раз внимательно ознакомилась с его содержимым.

Плед, очки в футляре и книга – издание тридцатых годов прошлого века, тоненькая, в картонной коричневой обложке с истрепанными углами. Больше в пакете ничего не оказалось. Очки и плед Александра бережно уложила обратно. У нее было ощущение, что эти вещи еще хранят тепло тела умершего, память о нем. Хранят лучше, чем наследники, с горечью подумалось ей. Положив книгу на колени, Александра некоторое время сидела, глядя в иллюминатор.

День был ясный. Земля внизу давно превратилась в схему, в мир хотя и полностью готовый к появлению человека, с зеленеющими полями правильной формы, с дорогами и белеющими городами, с мостами через реки, блистающими на солнце, – но без самих людей. Подняв глаза, Александра увидела облака. Она смотрела на них неотступно, и наконец облачная легкая тень мелькнула за иллюминатором. Самолет поднялся над белым полем, развороченным незримым огромным плугом, оставившим глубокие борозды, груды вздыбленной облачной плоти, ямы, в которых виднелась уже почти бесцветная, словно вылинявшая земля.

Тогда Александра раскрыла лежавшую на коленях книгу. Это был альманах советских поэтов. Такой род литературы никогда ее не интересовал. И все же, проглядев оглавление, она невольно остановила взгляд на названии одного стихотворения. Художница изумленно перечитала его раз, другой, желая убедиться, что здесь нет никакой ошибки…

– «Надпись на гробнице Тристана и Изольды»! Александр Кочетков, тысяча девятьсот двадцать девятый год, «Надпись на гробнице Тристана и Изольды»!

Привыкнув говорить с собою вслух, она громко прошептала название, отчего сосед, только что начинавший засыпать, широко открыл глаза и покосился на нее вопросительно. Александра прикусила губу и далее читала молча.