Альтернативная история всего (СИ)

Трава на поляне шевелилась. Привстав, он увидел, как, раздвигая траву, чуть в стороне от него, прокатился небольшой коричневый шар. Сказочник посмотрел на клещей, продолжавших препираться, на березу, на шар и решил идти за ним.

Клещи и береза дали ему начало сказки, а шар мог дать ее продолжение. Он отпустил шар шагов на двадцать вперед и пошел следом, не выпуская его из виду.

— Итак, жили-были дед и баба. Жили они в самой середине леса под развесистой березой и под управлением князя…

В животе у него заурчало. Желудок напоминал, что неплохо бы подкрепиться, например, куриной лапшой. Думая об этом и рассматривая шар, Ирокезов-младший понял, что больше всего он напоминает ему ковригу хлеба. Хорошо пропеченную, с хрустящей корочкой.

— Вот однажды испекла баба каравай. Нет, не каравай, а колобок… — поправил он сам себя. — «Хороший получился колобок, пышный да румяный, а внутри — изюминка.»

Мысли Ирокезова вновь отлетели в область гастрономии. Задумавшись, он упустил момент, когда самокатная диковина остановилась. Она издала тонкий мелодичный свист и завертелась на месте. Герой поднял глаза. Впереди, на пеньке, столбиком стоял заяц и во все глаза смотрел на свистящий колобок.

«Тоже, верно, голодный», — с симпатией подумал сказочник. Глаза у зайца горели. Колобок, не приближаясь к пеньку, обкатился вокруг него, что-то высвистывая, и отправился дальше. Заяц же заверещал и, сбросив оцепенение, резво сиганул в кусты.

— Вот тебе и съел, — философски подумал Ирокезов-младший, — самого чуть не съели.

Колобок покатился дальше, а следом, осторожно ставя босые ноги, пошел сказочник. Дождь кончился. Выглянувшее солнце пекло спину. В голове у путешествующего не по своей воли сказочника, постепенно складывалась новая история.

— Сначала заяц, потом волк, ну может быть медведь. А вот что дальше?

Через полчаса они подошли, к небольшой речушке. Бревна рядом не случилось и изгнанник, подтянув рубаху повыше, перешел её вброд. Колобок же, докатившись до берега, упруго оттолкнулся и перелетел на другой берег.

— Правильно, — рассудил сказочник, — рыба нам не нужна. О чем с рыбой разговаривать? Это ведь не попугай…

Уже не думая о еде, он наблюдал за колобком. Нужно было решать, чем заканчивать сказку.

Он вспомнил княжеского сына — шустрого мальчишку, вечно норовившего удрать из дома: то ли в лес за ягодами, то ли на реку за рыбой, и понял, чего ему не хватает. Морали. В памяти всплыл голос няньки, выговаривающей ребенку:

— «Не ходи в лес, там медведь живет, вот он тебя задавит!»

— Ладно — подумал Ирокезов — младший. — Сперва заяц, потом волк, потом медведь, а потом его сожрут. Чтоб без спросу в лес не бегал. Лиса, например, или хорек.

….Раздвигая траву Искатель катился по одному ему ведомому маршруту, а вслед ему, шевеля губами, смотрел Ирокезов младший. В шевелении его губ уже можно было угадать:

— Я от дедушки ушел, Я от бабушки ушел.

А от тебя, дружок, и подавно уйду.

Таким образом, было положено начало созданию древнерусского фольклора.

Глава 6

Седьмая история.

Звезды на востоке медленно теряли свой блеск.

Сквозь предутренний туман, поднимавшийся с реки, они казались неясными и ненадежными, словно эскимо на солнцепеке, но это только добавляло им прелести. Нежный романтизм, определенно присутствовавший в атмосфере, смягчал шоколадную горечь сформировавшегося в голове Ирокезова младшего образа.

Небо светлело, приобретая ту легкую прозрачность, какая разливается в воздухе перед самым рассветом, воздух чистотой и свежестью ласкал обоняние, а тишина….

Впрочем, о тишине ничего нового не скажешь. Тишина была самого высокого класса, не гробовая, конечно, а возвышенно-торжественная. Такая бывает в то мгновение, когда дирижер военного оркестра уже решил взмахнуть своей палочкой, но рука его еще не знала об этом.

Собственно, именно тишина, да еще редкая прозрачность атмосферы и привели Ирокезовых в Баальбек. Полтораста лет назад они случайно открыли для себя это место и сумели оценить его прелесть.

Теперь несколько раз в году они обязательно находили возможность вернуться сюда и посидеть на клочке Ливанской земли, поднятым метров на двадцать в небо, чтоб в день весеннего равноденствия насладиться восходом солнца.

Ирокезов младший лежал на охапке тростника, подперев руками голову, и медитировал. Отец устроился рядом на скрещенных ногах. И сын, и отец смотрели на восток, дожидаясь первых лучей, изредка поглядывая вниз. Там, у подошвы холма, недалеко от реки жались друг к другу два десятка хижин, презрительно обозванных Ирокезовым младшим «шалашами». Над хижинами вился легкий дымок, полосовавший предрассветное небо.

— Вот гады! — раздраженно сказал Ирокезов младший, выплывая из нирваны. — Где хотят, там и селятся! Ну что за люди!

Папаша только поморщился. Дым ему, конечно, тоже мешал, но обращать на него внимание, отвлекаться от возвышенного хода мыслей он не собирался. Слишком хорош был рассвет.

Видя папашино безразличие, сын добавил:

— Пока-то дым… А дальше, глядишь, и навозом потянет…

Папаша опять поморщился, не дав сыну договорить.