Альтернативная линия времени

Я полагала, что на этом все закончится. Но когда мы вернулись на свои места, мистер Расманн был еще там. Сооджин натянула на лицо фальшивую флиртующую улыбку, к которой прибегала только тогда, когда собиралась отыметь кого-нибудь по полной.

– С возвращением, дамы! – Мистер Расманн попытался пропеть это на мотив песни «Бисти бойз», но получилось у него ужасно.

– Привет, э… Том. – Сооджин бросила выразительный взгляд на Лиззи. – Так куда вы предлагаете отправиться после концерта?

– Ну, можно ко мне домой, – оскалился он. – У меня есть бутылка отличного бурбона, мне ее отец подарил.

– А моим подругам тоже можно?

Мистер Расманн жадно окинул нас взглядом.

– Конечно! Какого черта, сейчас ведь летние каникулы, верно?

* * *

Следуя указаниям мистера Расманна, мы приехали в комплекс жилых апартаментов в Тастине. Этот район – один из тех, что были освоены в пригородах в семидесятые годы. Очень зеленый и тихий. Когда мы петляли между аморфными газонами и кирпичными стенами, скрытыми деревьями, я отстала от подруг и закурила сигарету, которую мне до того сунула в карман Лиззи.

– Девочки, я вас догоню! Курну минутку!

– Мы тебя ждем!

Они поднялись на деревянное крыльцо в деревенском стиле, а я прислонилась к фонарному столбу, выпуская неровные кольца дыма и пытаясь понять, что мы собираемся сделать. Я размышляла о Хамиде, о том, как мне хотелось бы, чтобы он извинился за то, что не звонил. Совершенно иррационально я злилась на него за то, что он не извинился за тот самый вечер, о котором ничего не знал, когда я лежала обнаженная на операционном столе, а у меня внутри копошилась машина, причиняющая адскую боль. Табачный дым и страдания щипали мне глаза, отчего все вокруг расплывалось.

Внезапно из-за угла вышла женщина, одетая под Ганна Сакса, что было модно в восьмидесятых, в длинном распахнутом пальто, под которым были бриджи и блузка с глухим воротником, и направилась прямиком ко мне. Ее волосы были забраны назад в длинный густой хвост.

– Мне нужно поговорить с тобой о Лиззи, – остановившись прямо передо мной, сказала женщина.

– Что? – Я настолько опешила, что даже не спросила, откуда она знает нас с Лиззи. Женщина показалась мне смутно знакомой, но я не смогла вспомнить, где ее видела.

– Я хочу, чтобы ты знала, что тебе необязательно делать то, о чем ты пожалеешь. Ты можешь остановиться сегодня. Прямо сейчас. – Женщина склонила голову набок. – Ты меня понимаешь? Ты можешь прямо сейчас вернуться домой и обо всем забыть. Не позволяй Лиззи втягивать тебя в это.

Теперь мне уже стало здорово не по себе.

– Какого черта? Кто вы такая?

– Я… Ну, это трудно объяснить.

Тут открылась дверь квартиры мистера Расманна, и вышедшая на крыльцо Лиззи окликнула меня. В этот момент его квартира показалась мне безопаснее того, что происходило здесь, в обществе знакомой и в то же время незнакомой женщины.

– Мне пора идти.

Я взбежала на крыльцо, оставив женщину стоять с открытым ртом; она говорила мне вслед, но я не расслышала.

Пока мистер Расманн громыхал на кухне, мы осмотрели его гостиную. Там стояли диваны, кресла с изрядно потертой обивкой и, нужно признать, просто превосходная стереосистема. На стене над проигрывателем грампластинок висел плакат Сида Вишеса в рамке, к которому были подколоты флаеры с концертов. «Черный флаг», «Мертвые Кеннеди», «Плохая религия»[34]. У него есть вкус.

Сооджин взяла один из толстых фотоальбомов в тканом переплете, с пластиковыми кармашками, и раскрыла его наугад. Она показала его нам. Альбом был полон моментальных снимков девушек. И некоторые из этих девушек были совершенно голыми. Мне показалось, что с одной из них я училась в пятом классе.

– Зачем он хранит все это? – ахнула Лиззи.

– Девочки, я нашел стаканы! – весело окликнул с кухни мистер Расманн. – Я мою их специально для вас, потому что это особенный случай.

Сооджин аккуратно поставила альбом на место, в точности так же, как он стоял. Моя грудь превратилась в векторную графику из фильма «Черная дыра»: плоская светящаяся сетка с торчащей из нее глоткой. Я чувствовала себя схематическим изображением гравитационных сил.

Чего нельзя было сказать про Сооджин.

– Это что еще за хрень? – спросила она вернувшегося мистера Расманна, указывая на альбом с фотографиями.

Невероятно, но тот нисколько не смутился. Расставив на столике стаканы, он повернулся к нам и улыбнулся.

– Это мои работы. В свободное от преподавания в школе время я фотограф.

– И что же это за фотограф, который снимает голых девочек? – прищурилась Хитер.

– Это искусство. Торжество женского тела. Такие красивые девушки, как вы, должны это понимать.

Астрофизический феномен у меня в груди внезапно взорвался, оживая, заполняя мой слух радиоактивными частицами, и я словно со стороны услышала свой собственный истошный вопль:

– Это никакое не искусство! А ты – долбаный извращенец!

Одарив меня отвратительной усмешкой, Сооджин схватила бутылку бурбона.

– Хочешь знать, что нам хотелось бы добавить в альбом с нашими «работами»?

Я обрадовалась, увидев, что улыбка на лице мистера Расманна погасла.