– Дай мне шанс. Прошу тебя. Там столько места. Прекрасные условия, не то что здесь. Очень уютно. Хороший район.
– Но моя жизнь – не здесь.
– А где?
– Везде! Берлин. Индиана. Я много где побывала.
– Не пора ли остепениться?
– Артур.
– Останься. Хотя бы ненадолго. Останься в Сент-Луисе. Тебе больше не придется жить в этой дыре. Больше никаких студентов, блюющих в коридоре. Будешь жить в настоящем доме на настоящей улице. Шуто-Плейс. Бывала там? Скорее всего, нет. А знаешь почему? Потому что это закрытый, охраняемый квартал, туда кого попало не пускают. Наш квартал!
– И дом принадлежит тебе?
– Да. Вроде того. Скоро он будет мой.
– Когда?
– После отъезда детей.
– Как так?
– Не забивай себе этим голову. Я все устрою. Обещаю.
– Даже не знаю.
– Подумай, сколько ты сэкономишь! Я знаю, как университет относится к своим сотрудникам. Переезжай ко мне – и тебе не придется платить за жилье ни гроша.
– Даже если я соглашусь, то не ради денег.
– Ну я же говорю: это
– Подумаю.
– Вот и славно. А теперь ешь семгу. Я же специально для тебя готовил.
На следующий день Артур впервые за много недель вернулся домой.
Его по-прежнему удивляло, что с 1996 года по 2013-й, год смерти Франсин, и потом еще несколько месяцев урывками, он жил здесь,
Артур выключил двигатель и вышел на лужайку. Птичьи песни оглашали Шуто-Плейс. Он закрыл за собой дверь и зашагал по дорожке: ноги заново знакомились с особенностями ее топографии, с трещинками, колдобинками и прочими недоработками строителей. Артур замер над одуванчиками, вылезшими из трещины в плитке. Наклонился поближе. Зазубренные зеленые листья смотрели в небо, два желтых цветка чуть покачивались от его дыхания. Вполне простительно, попав в эдакую благословенную тишь, забыть на время об исторической подоплеке и социальном неравенстве и посвятить себя целиком разглядыванию сокровенных трещинок, пузырей и разрывов в родном асфальте.
Артур схватил сорняк, выдрал его с корнем и бросил в сторону.
Затем встал, потянулся и окинул взглядом свой дворик. Нахмурившись, взял в гараже совок, подобрал с лужайки отвердевший помет соседского гибридного пуделя и решительно швырнул его на соседский участок.
Кухня будто совсем не изменилась с тех пор, как он был здесь в последний раз: такая же чистая, почти стерильная. В морозильнике до сих пор хранился запас запеканок и кугеля для шивы (это блюдо, по мнению Артура, следовало предать вечной мерзлоте). На дверце холодильника по-прежнему висели вырезки из газет и детский рисунок Итана. Пересмотренная и дополненная пирамида здорового питания от Министерства сельского хозяйства США. И графическая схема, которую нашла и повесила сюда Франсин:
Лишь гнилые манго и груши в проволочной корзинке да вьющийся над ними мушиный рой говорили о том, что в доме никто не живет.
Артур пропылесосил гостиную. Опустошил мышеловки – выкинул трупики в кусты на заднем дворе. Побрызгал нашатырем с лимонной отдушкой на все окна и бережно их вытер (начал с кухни и постепенно обошел весь дом). От ковролина в подвале еще попахивало дымом после пожара, но это даже могло сыграть Артуру на руку: обонятельные луковицы находятся рядом с участками мозга, отвечающими за память и эмоции. Приводя в порядок комнаты Итана и Мэгги, он случайно дотронулся до лица перепачканными дезинфицирующим средством пальцами – из глаз, затуманивая зрение, хлынули химические слезы.
Он собрался с мыслями. Успех грядущего визита детей можно было изобразить в виде такой формулы:
(Ж + Н)(1
/2Р) + С = Д,где Ж – жалость, Н – ностальгия, Р – раскаяние, С – совесть, а Д – деньги или долг (по кредиту).