Альтруисты

Франсин начала его забывать. Сначала забыла рот: представляя лицо любимого, она видела только верхнюю часть, а нижнюю как будто стерли ластиком. Его глаза из светло-карих превратились в темные, а ведь они были именно светлые — проницательные, нервозно-карие. Лишь когда от нее начал ускользать нос Артура — превращаясь в идею носа, схематичную черточку, — Франсин осознала, что и его уши — закругленные или заостренные? мочки сросшиеся или свободные? — тоже незаметно испарились из ее памяти.

Но все-таки. В отсутствие Артура и даже сколько-нибудь четкого образа Артура ее любовь к нему крепла. Франсин очень тосковала. И размытый образ любимого даже ей нравился — он был еще лучше самого человека.

После сессии Марла устроила вечеринку. Со всего потока ей одной хватило простодушия это сделать. «Хочу погулять от души, как в Огайо», — сказала она. Какое-то время Марла обдумывала тему мероприятия и наконец попросила Франсин отксерить готовые приглашения.

Сердечно приглашаем

На первую ежегодную вечеринку Марлы Блох

Тема: обнаженка по Фрейду

Дресс-код: только нижнее белье

Нет рубашек, туфель, брюк — нет проблем!

Приводите друзей и любимых

— Марла, это бред, — сказала Франсин. — Никто не придет на… бельевую вечеринку!

— Ошибаешься!

— Тебе не кажется, что нам уже… поздновато? Мне двадцать девять, а Дэвиду из нашей группы вообще сорок!

— Нет, людям как раз такого и не хватает.

— У него и дети есть.

Марла накрутила на палец кудряшку Франсин.

— Фрэн, — многозначительно прошептала она, — милая, невинная Фрэн! Послушай меня. Мы — девушки. И мы даем другим девушкам и парням возможность увидеть друг друга голышом. Увидеть чужие тела. Поверь мне: это будет успех.

— Мы уже не школьники.

— Народу соберется тьма!

— И даже не студенты.

— Франсин Кляйн. Вечеринка состоится. Всем людям, слышишь, всем, — тут Марла выгнула спину, — любопытно смотреть, как в контролируемых условиях ломают табу.

Неделю спустя в квартире на Кенмор-Сквер состоялось первое общественное мероприятие с того дня, как Артур Альтер поставил свою подпись на договоре аренды.

За полчаса до вечеринки Франсин пила вино одна, у себя в комнате, одевшись… нет, скорее, раздевшись до скромной ночной сорочки, которая могла запросто сойти за обычную одежду для сна в случае, если вечеринка не удастся. В девять часов вечера на диване в гостиной, стыдливо прикрывая область паха подушками, сидели лишь несколько нервных аспирантов первого года обучения.

— Верь в меня! — сказала Марла через дверь, за которой Франсин якобы читала. — Просто верь! И не смей ложиться в кровать — по крайней мере, одна.

Естественно, к одиннадцати гостиная уже кишела полуголыми гостями, многим из которых было порядком за тридцать: они выпивали и беседовали, придумывая поводы потереться о чье-нибудь бедро или плечо.

Когда Франсин вышла из спальни — заключив по шуму из гостиной, что вечеринка все-таки состоялась, — уже изрядно поддатая Марла Блох в коротеньком шелковом кимоно закричала:

— Поприветствуем Франсин Кляйн!

Раздались и почти сразу стихли робкие аплодисменты.

Атмосфера была напряженная: голая кожа и ид^{51}. В закоулках крошечной квартирки вовсю материализовывались подсознательные желания. Чересчур одетые юнгианцы в платьях и перчатках плясали под Принса. Какая-то первокурсница и ассистент кафедры сплелись в объятьях на диване: ее соски и его эрекция уверенно выпирали из-под блестящей материи нижнего белья. Изголодавшаяся по любви Франсин поддалась всеобщему волнению: ее голые ноги терлись друг о друга под длинной сорочкой, разжигая на щеках характерный румянец.

— Это ваша квартира?

В кухне, прислонившись спиной к холодильнику, стоял незнакомец в повязанной через плечо белой простыне. Она доходила ему до середины голени, откуда внезапно начинались парадные черные носки.

— Мы знакомы? — спросила Франсин, доставая из холодильника пиво.

— Я приятель Марлы. — Он кивнул в сторону гостиной, где парень с фермерским загаром внимательно щупал ткань ее кимоно.

— А, Марла… Наш массовик-затейник. Только не говорите, что вы из…

— …Цинциннати.

— А я из Дейтона.

— Шутите?

— Неужели все здешние огайцы друг друга знают?

— О да, нас тут целая диаспора. Как раз хотел сказать, что ни разу не видел вас на наших встречах.

— Ха. Видимо, меня не приглашали.

— Считайте, что теперь пригласили. Мы собираемся по воскресеньям на борту «Конститьюшена» и играем в юкер^{52}. — Он легонько ударил своей банкой по банке Франсин. — Меня зовут Дейв.

— Франсин.

— Месснер.

— Кляйн.

Дейв Месснер напоминал ей по меньшей мере трех мальчиков из синагоги «Бет-Авраам» в Дейтоне. У него были крупные уши и широкий лоб. На нижней части лица доминировали ноздри. Ему было двадцать восемь, и он уже начал лысеть (примерно по третьему типу шкалы Гамильтона-Норвуда^{53}). Но стоило ему улыбнуться — а сейчас он улыбался, — как черты его лица становились мягче и приятней.

Месснер изучал финансы.