Читаем Альтруисты полностью

Больше всего Франсин нравилось в Климатроне, массивной оранжерее под стеклянным геодезическим куполом. Сама Мэгги это место никогда не любила. Огромный пузырь из панелей, напоминающих пчелиные соты, возвышался над зеленой травой как… ну, как киста, огромная рукотворная киста, техноопухоль, сдерживаемая каркасом из алюминиевых трубок. Так выглядели восьмидесятые в представлении шестидесятых. Холистические окружности и амниотические оболочки, символизирующие бесконечную гармонию будущего. Вот только шестидесятые ошиблись, и теперь ретрофутуристическая конструкция указывала на пору, которая так и не наступила, населенную людьми, которых не было. Атмосфера внутри купола тоже не радовала. Под стеклянными панелями стояла влажность, как в джунглях бассейна Амазонки. Папоротники и прочая зелень заполняли все пространство, и единственными пятнами неумиротворяющих цветов были четыре скульптуры Дейла Чихули: стеклянные трубки и пузыри компенсировали однообразие неприукрашенной дикой природы{66}. Все вместе очень напоминало тематический парк. Мэгги хотелось понять, чем Климатрон приглянулся маме, но та унесла объяснение в могилу — вместе с миллиардом прочих фактов, воспоминаний и интересов, накопленных за всю жизнь.

Перед смертью Франсин попросила, чтобы ее труп кремировали, но так и не сказала, где следует развеять прах. После похорон он несколько дней хранился в маленькой черной урне на письменном столе Артура — тот старался на него не смотреть. Мэгги, разочарованная отцовским бездействием, взяла это дело на себя. Однажды вечером она тайком пересыпала прах в сигарный ящик, залепила его клейкой лентой, сунула в рюкзак и поехала в ботанический сад.

Где же развеять мамины останки? В Викторианском квартале? В засухоустойчивом Османском саду, в Доме бабочек? В Климатроне?

Да. В Климатроне.

Как выяснилось, развеять прах внутри стеклянной достопримечательности было непросто. Мэгги долго искала укромный уголок вдали от посетителей оранжереи и бдительных сотрудников сада — все тщетно, ведь под круглым куполом (самоочевидно!) не могло быть никаких углов. Она бродила и бродила по кругу, но ее было прекрасно видно практически из любой точки.

Голос из динамиков над головой объявил о скором закрытии оранжереи. Мэгги достала из рюкзака сигарный ящичек. Найдя относительное тихое место, она сошла с гравийной дорожки и присела на влажный валун, а рюкзак поставила перед собой. За ее спиной небольшой искусственный водопад обрушивал чистую прозрачную воду в ручей, проходивший по центру оранжереи. Мэгги осмотрелась, завела руку с сигарным ящичком за спину и высыпала прах в воду.

Отец пришел в ярость.

— Где-где ты его развеяла? В ботаническом саду?! — вопил он. — Тоже мне, могила!

Однако совесть Мэгги была чиста. В последовавшие за смертью матери дни она услышала массу затасканных истин, но одна из них показалась ей по-настоящему мудрой: «Не бывает неправильных способов переживать горе». Иными словами, горе — это такой жизненный этап, на котором человек имеет право на самые примитивные помыслы и желания, может безнаказанно предаваться эгоизму, особенно если вышеупомянутые желания непосредственным образом связаны с горем. Мэгги сказала отцу, что развеяла прах по всему парку, как того хотела Франсин. Она решила, что знание о точном месте, где упокоилась мать, будет принадлежать ей одной. И в этом нет ничего дурного: она ведь действительно любила маму больше всех остальных.

Теперь, войдя в Климатрон спустя почти два года, покрываясь испариной в этих искусственных джунглях, оглашаемых журчанием воды, шорохом листьев и MP3-криками тропических птиц, Мэгги почувствовала себя как-то странно. Странность поднималась из самых ее глубин, овладевала всем телом — даже кровь как будто потекла по венам вспять, когда Мэгги вошла в автоматически открывшиеся двери купола. Может, дело в адской влажности? Или?.. Рядом с ухом прожужжала муха. Мэгги не могла понять, то ли ей мерещится, то ли она действительно чувствует присутствие матери в этом журчащем и шелестящем пространстве. «Господи, как тут жарко, — подумала она. — Слишком много всего. Бзззз. Ух ты. Господи. Иногда всего бывает так много. Как люди вообще с этим живут? Изо дня в день? Эй-эй, полегче! Тут же растения! Очень, очень влажно. И жарко. Чей-то голос сверху… Мамин? Нет. Запись. Ботанический сад Миссури приветствует вас. Бзззз. Добро пожаловать в ботанический сад Миссури…»


16

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги