Алые губки - мягкий дурман

Здесь все говорило о том, что дядя Лева жил бедно. Дощатые полы, краска на которых местами вытерлась, обои, засаленные у выключателя и отстающие от стены в нескольких местах, — все свидетельствовало о том, что квартира не знала ремонта уже лет двадцать. Но ее хозяина этот факт не смущал. Витька Буренков рассказывал, что дядя Лева был в советское время чуть ли не подпольным миллионером, но женитьба на русской красавице сломала всю его жизнь. Молодая жена обобрала его и укатила с его деньгами, по иронии судьбы, сначала в Израиль, а оттуда в Канаду. Бедный старый еврей перенес три инфаркта, от него отвернулись его сородичи, и на старости лет он стал развлекаться тем, что подглядывал в «глазок» за соседями и их гостями.

— Витенька говорил мне, что ваша профессия описана в книгах Агаты Кристи. Это так?

— Да, я частный детектив, — подтвердила я, осознавая, что мой бойфренд чересчур болтлив: он рассказывал не только мне о своем соседе, но и дяде Леве обо мне.

— Тогда я должен вам сказать, что увиденное мною вчера поздно вечером очень похоже на детективную историю… Боюсь, что Витеньки уже нет в живых…

— Что?! — крикнула я. — Все так серьезно, а вы… Вы никак не дойдете до сути… Ну говорите же, что вы вчера увидели!

Лоб и лысина дяди Левы покрылись испариной, он занервничал, вероятно потеряв логическую нить в своем длинном рассказе. И виной тому было мое нетерпение. Старик протер серым полотенцем, невесть откуда взявшимся в его руках, голову, прокашлялся и сказал:

— Я знал, что Витенька дома. Потом к нему пришли двое. Мне показалось, что мой сосед впустил их без удовольствия. Затем я слышал за стенкой крики, шум и потом… тишину. Страшную тишину… Эти двое ушли, а Витенька… Сначала я позвонил ему по телефону, он не подошел к аппарату. Я постучал ему в стену и снова позвонил…

— А почему вы не позвонили в милицию и не сообщили о своих подозрениях? — спросила я, но по выражению лица старого еврея поняла, каким будет ответ на мой вопрос.

— Подсматривать в «глазок» — вредная привычка, — повторился дядя Лева. — Разве мне нужна головная боль? Но Витеньку жалко, мы с ним так хорошо беседовали до его отъезда в Москву. Я не пойму, зачем он туда поехал, чем ему Тарасов был плох. Он изменился за этот год, стал другим! Ах, Витенька, Витенька…

Я уже не слушала причитания дяди Левы. Я лихорадочно соображала, что же мне предпринять: позвонить в милицию по телефону «ноль-два», позвонить Володьке Кирьянову или сначала самой проникнуть в квартиру Буренкова и удостовериться, что там действительно произошло нечто страшное?

— Можно мне сесть? — спросила я, показывая глазами на кухонный табурет.

Дядя Лева сделал шаг в сторону, и я на свинцовых ногах прошла в кухню и плюхнулась на крайнюю табуретку. Я вспомнила, как собиралась на встречу с Витькой. Горькая улыбка застыла на моем лице. Цвет теней казался такой мелочью, ничтожной малостью по сравнению со смыслом человеческой жизни. В мою голову снова вернулся вопрос, связан ли Буренков с делом Вахрушева? Желание узнать это было так велико, что я решила все же проникнуть в соседнюю квартиру.

— Скажите, а у вас есть ключи? — спросила я у дяди Левы.

— Я боялся этого вопроса, — ответил тот, и я поняла, что ключи от квартиры Буренкова у него есть. — Я всегда говорю правду, и это еще одна моя вредная привычка. Вас зовут Танечка, если я не ошибаюсь?

Я в знак согласия кивнула головой.

— Танечка, может быть, мы забудем об этих ключах до приезда милиционеров? — спросил нерешительно дядя Лева, а потом он поднял глаза к потолку с разводами от неоднократно протекавшей крыши и патетически произнес: — Зачем я взял у Витеньки эти ключи? Как я не хотел брать на себя такую ответственность! Танечка, вы должны придумать что-нибудь, не очень опасное для нас с вами… чтобы нас не заподозрили в преступлении.

— Самое безопасное — забыть о вашем подозрении. И если, не дай бог, Буренкова… — я не могла выговорить слово «убили», — если ваши подозрения окажутся верными, то дня через два, а в такую жару, может быть, и раньше, все станет очевидным…

Дядя Лева посмотрел на меня с испугом, вероятно представив, как тошнотворный запах заполнит атмосферу не только лестничной клетки, но и его собственной квартиры. Мне было неприятно говорить об этом, но иных средств повлиять на решение старого еврея я не находила.

— Хорошо, — наконец согласился он. — Вот ключи от Витенькиной квартиры. Но я не уверен, что смогу открыть дверь… Руки дрожат…

Руки у дяди Левы действительно дрожали. Лоб и лысина его снова покрылись испариной, а в глазах застыл страх. Я поняла, что старик боялся всего: и увидеть своего молодого соседа мертвым, и подставить себя под удар милицейских подозрений, а возможно, и под удар мести тех двоих, которых он видел вчера в «глазок» своей двери. Лично меня последние два обстоятельства совершенно не пугали. Что касается первого, то мне очень не хотелось, чтобы Витька Буренков, даже если он по каким-либо обстоятельствам стал моим противником, был убит.