Алые губки - мягкий дурман

Мы обменивались любезностями, теряя драгоценное время. У меня не было полной уверенности в том, что Буренков имеет отношение к делу Вахрушева. Я все еще ни на йоту не продвинулась к разгадке пересечения наших судеб именно теперь.

— И какого черта я согласился перевезти эту мебель! — буркнул себе под нос Буренков и встал со стула.

— Какую мебель? — уточнила я, забыв обо всех предосторожностях.

— Мягкую, — небрежно ответил Витька, протягивая мне сигареты.

Я вынула из пачки одну, закурила, не спеша задавать новые вопросы. Я пыталась понять, не проверяет ли меня Буренков.

— Ты на машине?

— Да, — ответила я, начиная постепенно догадываться, к чему он клонит. — Я увезу тебя отсюда, собирайся!

Через пять минут мы, выходя из квартиры, помахали дяде Леве руками, уверенные в том, что у него снова рецидив вредной привычки, то есть он смотрит на нас в «глазок» своей двери, и спустились вниз. Я еще не знала, куда везти Буренкова, да и стоило проверить, нет ли за нами «хвоста», поэтому поехала просто вперед, в сторону, противоположную от обеих моих квартир. Одно я знала точно, что в Текстильщик я сегодня уже не попаду. План на сегодня, составленный мной вчера, весь пошел наперекосяк.

— Куда мы едем? — спросил меня Буренков. — Я думал, что мы поедем к тебе.

— Чуть позже, — ответила я. — Если уж я берусь за то, чтобы разрулить ситуацию, в которую ты попал, было бы неплохо узнать подробности. Давай немного прогуляемся в парке, и ты мне все расскажешь, идет?

— Идет, — не слишком охотно ответил Виктор.

Я решила, что не стоит вести серьезный разговор в машине, потому что в ней запросто мог оказаться чей-то «жучок». Ведь кто-то уже дважды влезал в мою «девятку» — первый раз засунул в багажник клетку с моей в ней фотографией, а второй раз перегнал машину на другую сторону улицы. Сейчас «хвоста» за собой я не замечала, но тем не менее решила все же оставить машину на платной автостоянке недалеко от городского парка культуры и отдыха.

Мы шли с Буренковым под руку по тенистой дубовой аллее и наверняка производили впечатление влюбленной парочки. На самом деле наш разговор носил сугубо деловой характер.

— Я решил обосноваться в Москве насовсем, а потому продать тарасовскую квартиру. Похоже, с этого-то все и началось, — рассказывал мне Буренков. — Я не делал из своих планов секрета, поэтому в ресторане, где я сейчас работаю, многие знали, что я собираюсь в Тарасов. Слухи дошли до самого хозяина, которого я за год всего пару раз и видел. Федор Григорьевич позвал меня к себе и попросил выполнить его просьбу. Он даже пообещал повысить мне зарплату, то есть сказал, что в долгу не останется, и поинтересовался, сколько я получаю.

— Интересный у тебя хозяин! — заметила я. — Какая у тебя зарплата, он не знает, а что ты собираешься ехать в Тарасов, знает.

— Да, мне бы сразу заподозрить неладное, но я согласился. Точнее — не смог отказать…

— Витя, попробуй вспомнить дословно весь ваш разговор. Важны любые детали, даже интонации его голоса, — пояснила я.

— Да, Танюша, теперь я понимаю. Так вот, я помню — пока мы говорили, в глазах хозяина было какое-то лукавство. А говорил он очень мало: мол, случайно услышал, что я собираюсь на несколько дней в Тарасов, поэтому мог бы попутно выполнить его совсем пустяковую просьбу. А суть его просьбы заключалась в том, чтобы сопроводить из Тарасова в Москву мягкую мебель «Нинель». — При этих словах я чуть не споткнулась на ровном месте и едва не выкрикнула вслух радостное восклицание.

Теперь отдельные фрагменты стали выстраиваться в единый событийный ряд. Получалось, что, занимаясь проблемами Буренкова, я ничуть не отвлекаюсь от своего основного дела.

— Неужели москвичам нравится наша мебель? — спросила я с легким удивлением, решив, что еще не время раскрывать Витьке свои карты.

— Не знаю, меня этот вопрос не касается, — ответил он. — Федор Григорьевич дал мне пакет для директора фабрики «Нинель». Я должен был в среду поздно вечером передать его Вахрушеву и сразу же выехать с мебелью в Москву. Точнее — за мебелью… Мой хозяин думал, что я поеду в Тарасов на поезде, а оттуда на грузовой машине с мягкой мебелью. Но я сказал, что еду на своей «десятке», потому что мне надо захватить отсюда кое-какие вещички. Это обстоятельство очень не понравилось Федору Григорьевичу, он сказал, что подумает, и отпустил меня. Но через час снова вызвал и согласился, чтобы я ехал за его мебелью на своей машине…

— Погоди, а чья грузовая машина? — уточнила я. — У фабрики «Нинель» свой транспорт или ты должен был нанять перевозчика?

— Наверное, транспорт фабрики, меня им не озадачивали. Сказали, что все без меня загрузят, мне надо будет только присмотреть за мебелью по дороге, показать документы гаишникам на трассе, если понадобится, а в Москве нас должен был встретить какой-то человек. И все.

— Как все? — удивилась я. — Так-так, погоди… Ага, а в Тарасове, я так понимаю, события пошли по другому сценарию.

— Да. Но я, наверное, в этом сам виноват. Я не стал дожидаться среды.

— Почему? — задала я вполне резонный вопрос.