Алые губки - мягкий дурман

— Витенька! — обрадовался старый еврей. — За хлебом я иду, ни одной корочки в хлебнице не осталось. Весь день боялся из дома выйти, все в «глазок» глядел, придут ли тебя развязывать. Но так и не дождался! Что же, выходит, если бы мы к тебе, Витенька, не зашли, то ты бы лежал связанный бессрочное время?

— Нет, дядя Лева, — ответила я. — Обязательно пришли бы за ним. Просто пришлось заявить об его освобождении, чтобы не утруждать понапрасну очень занятых людей.

— Ой, Витенька, большой ты дурак, скажу я тебе прямо. От такой женщины в Москву уехал! Хоть и спасла она тебя, но никогда не простит. Это я тебе говорю, старый еврей, обманутый и покинутый любимой женщиной.

Сказав это, дядя Лева развернулся и неспешной старческой походкой направился в сторону магазина.

— Ну, я пойду, — смущенно сказал Витька. — Я понимаю, что доставил тебе много хлопот. Мне с тобой не расплатиться…

— Ладно уж тебе, ворчишь, как старый дед!

Буренков открыл дверцу, вышел из машины, подошел к своей «десятке», обошел ее, постучал ногой по протекторам, проверил замки дверей, удостоверился, что с его автомобилем все в порядке, и, не оглядываясь, зашел в подъезд. Я пересела на водительское место и поехала домой.

Необходимость наблюдать за дорогой оторвала меня от терзаний. Угрызения совести стихли, сердце остыло, настроение улучшилось.

Дома я по привычке включила сначала прослушивающее устройство от «жучка», потом автоответчик. Новых сообщений не было. Вахрушевы либо до сих пор не вернулись домой, либо сознательно не отвечали ни на какие звонки городского телефона.

Я подумала о том, что «жучок» надо будет непременно вынуть из «алых губок». Он остался у меня в единственном экземпляре и мог пригодиться для других дел. К тому же оставлять улику в квартире Вахрушевых я не хотела, но явиться туда лично из-за бультерьера не могла — вряд ли бы собачка встретила меня дружелюбно. В голову пришла спасительная идея отправить туда Кирьянова. «Все-таки в форме милиционера легче найти предлог, чтобы зайти в квартиру, да и к общению с „жучками“ ему не привыкать, — подумала я. — Хотя… можно послать Ксюшу. Она девочка смышленая, замки для нее — не преграда. К тому же она спит и видит, чтобы помочь мне…»

Последние сутки о Ксении Терентьевой я практически не вспоминала, поэтому странно, что теперь мысль о ней пришла мне на ум. Я отгоняла неожиданную мысль от себя подальше, как назойливую муху, но она не хотела исчезать. Я внушала себе, что сама могу справиться с любым делом и помощники, а тем более помощницы мне не нужны. Но настойчивый внутренний голос заставлял вспомнить о Диме Авельянове и о Володе Кирьянове, услугами которых я пользовалась часто. Настолько часто, что могла бы даже назвать их своими нештатными сотрудниками. Так почему бы мне не воспользоваться услугами инициативной, напористой Ксении? Уж не в том ли дело, что она девушка достаточно красивая, уверенная в себе и к тому же на несколько лет моложе меня?

После мучительных раздумий я решила отбросить все предрассудки и пустую бабскую ревность и завтра же позвонить Ксюше. Причем я намеревалась дать ей роль посерьезнее, чем изъятие из квартиры Вахрушевых моего «жучка» для прослушки. Я решила отдать ей свою роль в деле алиментщика Николая Константиновича Вахрушева. Но подробно планировать выход на арену Ксении на ночь глядя я не стала, поскольку в последнее время все мои планы летели к черту. А стала я готовиться ко сну, ведь сегодняшний день был отработан на совесть. Я была довольна собой и даже на сделку с наркобароном смотрела уже с другой стороны.

Я почти заснула, когда раздался телефонный звонок.

— Танечка, вы? — послышался в трубке голос Цыпкина.

— Да, что-нибудь случилось, Станислав Власович? — спросила я сонным голосом.

— Вы так внезапно исчезли, что я даже не успел предложить проводить вас…

— Вы собирались это сделать?

— Да, собирался. Танечка, мне кажется, после того, как я выполнил ваше поручение, я могу надеяться на…

— На что? — перебила я.

— Простите, я, наверное, не так выразился. Я надеялся, что вы составите мне компанию. Я хотел избавиться от денег, которые дали мне эти люди…

— Вы собирались спустить их в казино? — предположила я.

— Вот именно спустить, но не в казино, а с моста через Волгу. Представляете, мы бы стояли с вами на ночном мосту, в свете фонарей, и бросали бы вниз эти грязные деньги… Они бы кружились в порывах легкого летнего ветерка и падали на речную гладь, подернутую рябью…

— Чем подернутую? — не удержалась я, чтобы не переспросить. — Вы, Станислав Власович, прямо-таки поэт!

— Да, я человек с творческой натурой, — с гордостью заявил Цыпкин.

— Это хорошо, но все же не стоит бросать деньги на ветер, даже грязные. Лучше отдайте их нищим, пожертвуйте на храм, купите своим сотрудницам цветы, придумайте что-нибудь еще. Вы же творческий человек, вы сможете придумать что-нибудь оригинальное…

— Да, да, да. Я обязательно придумаю, — растерянно говорил Цыпкин. — Танечка, можно я вам еще как-нибудь позвоню?

— Конечно, — ответила я и пожелала Станиславу Власовичу спокойной ночи.

* * *