Алые маки на серых скалах

Камо нервничал. Он считал, что Дзержинский слишком испытывает терпение Ильича, поэтому то и дело поглядывал в его сторону. Но сам Ленин не торопил с ответом. Минутное молчание Дзержинского говорило Ленину гораздо больше, чем можно было предположить!

Недавно в лондонской газете была напечатана корреспонденция скульптора Шеридан, приезжавшей в Советскую Россию понять русскую революцию и запечатлеть в своих работах кое-что для истории. Ленину понравилась правдивость, с какой англичанка писала о большевиках, в частности о Дзержинском, чей бюст она лепила:

«Глаза его выглядели, как омытые слезами вечной скорби, но рот его улыбался кротко и мило. «У вас ангельское терпение, вы сидите так тихо?» — спросила я. «Человек учится спокойствию и терпению в тюрьме», — ответил он. Большевики уничтожают зло. Зло должно быть уничтожено во благо человечества и народов. Добиваясь этой цели, люди с утонченным умом вынесли долгие годы тюрьмы…»

Вот она, правда! Ленин откинулся в кресле, потер пальцем широкий лоб.

Конечно, умеет Дзержинский беречь душевное спокойствие товарищей, но есть и предел этому!

Ленин в упор посмотрел на Дзержинского. Глаза у него сузились и потемнели.

— На ваш вопрос, Владимир Ильич, ничего утешительного не скажу. В штабы и подразделения затесалось немало чуждых элементов. Они создают путаницу и неразбериху в приказах, в директивах, и это, безусловно, плохо отражается на формировании частей Красной Армии. Зачастую мобилизуются и посылаются на передовую заведомо слабые по военной подготовке и ненадежные по классовому подбору отряды, неспособные противостоять противнику, имеющему численное превосходство и хорошо подготовленную, отлично вооруженную армию…

Дзержинский увидел, как по лицу Ильича пробежала тень, особенно при последних словах. А Камо не выдержал и воскликнул:

— Да, враги хотят взять нас измором. Не выйдет, господа. А мы что, умерли? Раз народ рвется на фронт, значит, никакая вражья армия, будь она о двух головах, не устоит!

— Да, нужно усилить бдительность пролетариата, наметанным глазом видеть в человеке больше, чем написано в его документе. Разоблачать и уничтожать классовых врагов и в тылу, и на фронте! — Голос Ленина зазвучал резко. Пальцы его рук, лежавшие на столе, сжались в кулак. Он встал, быстро прошелся по кабинету.

Камо впервые видел Ленина в таком сильном гневе.

А Феликсу Эдмундовичу вспомнилось вычитанное в газете «Манчестер гардиэн» высказывание Вильямса Т. Гуда о Ленине:

«С обыкновенным дипломатом беседа скрывает мысль. С Лениным она выражает мысль. В этом лежит целый мир различия…»

Да, в искренности чувств Ленину не откажешь. Он весь на виду!

— Хочу заверить вас, Владимир Ильич, что у нас в разведке уже много безымянных героев-чекистов. Под видом «своих» они проникают в армию противника. Немало делают, чтобы выведать планы противника, разложить его изнутри, свести до минимума военные операции против нас, уничтожить незаметно главарей. Это, Владимир Ильич, мы называем «малой войной».

Дзержинский остановился и вопросительно посмотрел на Ленина, затем на Камо.

— Принципиально мы никогда не отказывались от такого политического акта малой войны. Это одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно, и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войск и при известных условиях как одна из операций действующей армии, тесно связанная и сообразованная со всей системой борьбы.

— А теперь давайте конкретно поговорим о создании Особого отряда Камо. — Ленин улыбнулся, увидев, как вспыхнуло лицо Камо, как загорелись его глаза.

Дзержинский внимательно выслушал предложение Ленина и одобрительно кивнул.

— Представьте, Феликс Эдмундович, товарищ Камо считает, что в его отряд должны войти видные партийные деятели! Но я по этому поводу успел с ним объясниться. Что скажете вы?

— Скажу, что дело хорошее. Товарищ Камо неспроста замахнулся на ответственных работников ЦК. Он — опытный конспиратор и понимает, что основа всему — тайна. Знает один — полная гарантия! Двое — возможно… Трое… — Дзержинский развел руками, показывая, что тайны уже нет. — Да ведь и не всякий ответственный работник, будь он храбрый из храбрейших, годен для этой работы! Малейший промах — и погубит себя, и провалит весь отряд.

— Что же, батенька, вы так мрачно настроены? Выходит, сейчас нас трое знает об отряде, и уже нет тайны? Отряд ведь не может состоять только из одного бойца?

Дзержинский впервые за весь вечер засмеялся.