Алые нити прошлого

— К твоему сведению, клаустрофобия — это боязнь замкнутых пространств, её открыли ещё древние греки, изучающие взаимосвязь души и тела. Отвечая на второй вопрос — да, лестница очень длинная, но только так можно попасть в обсерваторию незамеченными. А именно этого и хотел епископ, он посчитал вашу просьбу весьма важной, а потому не хотел давать излишних поводов для пересудов. Сам понимаешь, всё, что связано с инквизиторскими делами, всегда носит некий оттенок истерии…Осталось немного идти, потерпи.

Верпетий мигом пришёл в себя и посерьёзнел. Странно было слышать столь разумные и холодные слова от брата Андрия — худенького и тоненького молодого человека, которому едва исполнилось восемнадцать лет. Тем не менее, именно его Корнетти выделил среди всех остальных братьев, сделав своим личным помощником и секретарём, а значит тем, кому известны многие секреты и «скелеты» глубокого епископского шкафа.

Миновав ещё около шестидесяти ступеней (под конец Верпетий бросил считать, решив, что это бесполезно), братья наконец завершили свой путь, остановившись перед высокой аркообразной дверью, открывавшейся внутрь, а не наружу, как это было принято в обычных подвалах.

В лицо сразу же ударил свежий ночной воздух, так что Верпетий поначалу немного «захлебнулся» им. В ушах зазвенело от обилия звуков ночной природы: жужжание цикад и стрёкот кузнечиков напоминали молодому монаху о том, что даже в тёмное время суток природа не теряет своей божественной красоты. Переступив порог, юноша понял, что он находится на площадке для созерцания ночных светил, ибо звёзды казались очень близки, а край площадки обещал долгое падение (чего Верпетий боялся более всего). На другом конце площадки виднелась фигура, различить очертания которой в ночной тьме было бы совсем невозможно, если бы не ярко-красный кафтан, красноречиво выдающий своего «хозяина» — епископа Альберто Фацио Корнетти, красивого пожилого человека пятидесяти шести лет.

— Я думаю, теперь ты можешь подойти к нему и изложить своё дело, брат Верпетий, — официальным тоном «посоветовал» ему Андрий.

— А ты, разве не пойдёшь со мной — записывать ход беседы? — удивлённо спросил первый.

— О нет, эта беседа — носит сугубо личный характер, мне присутствовать при ней запрещается, — с улыбкой произнёс Андрий.

— Хочешь сказать, что сейчас развернёшься, и как ни в чём не бывало, начнёшь спускаться обратно?

Верпетий был обескуражен. Представив, как Андрию придётся вновь миновать триста с лишним ступеней, колени юноши заранее затряслись от усталости… И это не считая страха за свою собственную жизнь, которая вот-вот может оборваться из-за его, Верпетия, чрезмерного любопытства и нахальства. Как он вообще додумался забрать сумку Мануэля? И к чему надо было читать его записи? Что он, не прожил бы, что ли без этих записей? В общем, беседа без свидетелей на уровне трёх сотен метров над землёй изрядно смущала молодого монаха. Не то, чтобы он боялся, что сам епископ Корнетти захочет его убить, но всё же… Мир ведь так не спокоен в пятнадцатом столетии, верно? И интриги церковного двора были в то время делом столь же привычным, как каждодневная работа мельниц и хлебных пекарей. А то, что ежедневно — то обладает стабильностью, ведь так? А смерть в то время, насильственная смерть, как прекрасно осознавал Верпетий, была столь же стабильна как смена времён года — независимо от знатности рода и вида общественной или политической деятельности.

Потные руки монаха сжимали синий шёлковый платок, внутри которого находилась, в данный момент, возможность Верпетия дожить до своего двадцать третьего дня рождения.

— Удачи, — только и сказал на прощание Андрий. После чего тяжёлая дверь-арка за ним захлопнулась с лёгким скрипом, а Верпетий глубоко вдохнул и медленно двинулся по направлению к призрачной фигуре в красном.

Корнетти держал в руках длинную подзорную трубу, инкрустированную драгоценными камнями. Рядом стоял внушительных размеров пюпитр, на который, очевидно, труба могла устанавливаться для удобства смотрящего. В данную минуту епископ был занят увлечённым созерцанием чего-то, находящегося явно не на небесах, но на территории монастыря, внизу. По всему было видно, что долгое отсутствие Верпетия ничуть не нарушило его планов. На секунду монаху показалось, что если бы даже он вообще не пришёл на эту встречу, епископ не очень-то бы и расстроился, и, сделав все необходимые дела здесь — преспокойно отправился спать. Однако то была лишь видимость.

Когда герой подошёл достаточно близко, чтобы его можно было заметить, то неожиданно услышал следующие слова: