Алые нити прошлого

С этими мыслями, Альберта наклонилась к тому, что когда-то было отцом Мануэлем, и аккуратно собрала все останки в один небольшой ком. Протирая его сквозь пальцы таким же образом, как если бы она замешивала тесто, молодая женщина произнесла длинное и витиеватое заклинание на одном из забытых языков прошлого. Когда слова мерным потоком лились из её ярких губ, стены куба начали звенеть всё громче и громче, одновременно с ними начал дрожать и замысловатый, свинцово-деревянный пол. Обитые железом стены камеры будто вибрировали, издавая мерное гудение. Альберта улыбнулась:

— Хм, похоже, вы и впрямь личность незаурядная, Отче. Мы с вами как два противоположных магнита — создаём гармонию в диссонансе, — сказала она, обращаясь к жалкому комку алого цвета. Крови на её руках он не оставлял, однако был влажным и липким — как только что выстиранная простынь.

Гудение усиливалось, и Альберта боролась с сильным желанием поместить то, что осталось от инквизитора, в стеклянный куб — в стене, что была прямо напротив неё, очерчивался широкий овал. Как раз такой, чтобы в него мог пройти человек столь же высокого роста, как и отец Мануэль. Края его были оплавлены — именно отсюда и вышла злополучная красавица. Но, ощутив маленький болезненный укол совести, девушка не стала осуществлять задуманного, а просто перенесла заговорённый ком подальше от входных врат — чтобы инквизитор, когда «придёт в себя», не смог сразу же выбежать за ней наружу.

Как только она опустила кровавый клубок на каменную поверхность темничного пола, внутри него сразу же началось некое движение. Собранные ранее вместе, лоскутки стали быстро разворачиваться и увеличиваться в размере — точно лепестки некоего хищного растения, распускающиеся ради удачной охоты. Медленно, на них начали образовываться белые прожилки — таким образом отрастала мышечная ткань. Через каких-то полчаса должны были полностью сформироваться кости, а затем новообретённый скелет Диего Мануэля покроется мягкой тканью и эпителием, вернув его владельцу первозданный облик. Единственное, чего не будет хватать, так это одежды — но она, к сожалению, не восстанавливалась, поэтому появиться перед своими слугами Мануэлю грозило в полном неглиже. И этой части Альберта была особенно рада.

Не желая дожидаться полного восстановления священника, Альберта подняла с того места, где произошёл их с Мануэлем контакт, толстый четырёхгранный ключ-стержень. Она направилась к воротам с явным намерением запереть священнослужителя и оставить ключ рядом — «Если он будет хорошо кричать, его быстро найдут», — рассудила девушка.

Запирая ворота, и проворачивая ключ в скважине на шестой раз, Альберта неожиданно услышала за своей спиной голос, принадлежащий, естественно, удивлённому до глубины души Верпетию:

— Так это вы и есть великая жрица Альберта де Валуа??? А где же отче Хорхе Мануэль?…

Девушка повернулась, и Верпетий заметил на её правой руке татуировку чуть выше запястья. Она была выполнена чёрными, угольными чернилами и представляла собой широкую чашу, покоящуюся на длинной ножке с поперечной косой перекладиной посредине — весьма отчётливо напоминавшей крест. «Прямо как Святой Грааль», — почему-то подумалось монаху…

Глава 14 Побег (продолжение)

Верпетий протирал большой стол для пыток в тот момент, когда услышал, как из дальнего конца коридора раздался пронзительный женский крик. Испугавшись, что это отец Мануэль раньше срока решил причинить вред несчастной женщине, монах не раздумывая, бросил вымоченную в спиртовом растворе тряпку, которой работал за пару секунд до этого, и огляделся вокруг в поисках какого-нибудь оружия. Вспомнив, что видел в деревянном комоде большой нож для разделывания мясных туш (страшной загадкой оставалось его истинное предназначение) — молодой монах мигом бросился к изъеденному термитами шкафу, и уже через мгновение в его руке красовался длинный нож с костяной ручкой и широким, плоским лезвием.

Бросившись назад по коридору — туда, откуда по его предположению исходил жуткий крик, Верпетий мысленно молил бога о том, чтобы не опоздать и не дать совершиться страшному злодеянию в его присутствии. Добежав до камеры с высокими, выше человеческого роста дверями, юноша остановился точно вкопанный. Ворота были раскрыты настежь, но ни наёмной стражи, ни отца Мануэля поблизости не было. Крепко сжимая костяную ручку потными ладонями, монах тихо прижался спиной к левой открытой двери, зажмурившись, он повторно прочёл основную молитву всех христиан «Отче наш» и быстрым движением вытер мокрые руки о свою холщовую сутану. Ручка перестала выскальзывать из его пальцев, и он несмело пододвинулся к самому краю ворот, за которым начиналось пространство камеры.