Алые паруса бабушки Ассоль

– Нашла. Оплатила ремонт этого дома, выкупила землю под ним. Ладно, раз ты почти догадался, я скажу тебе правду. Я не могла тебя видеть. Мне и сейчас это трудно. Очень трудно.

– У тебя сразу начинается насморк? – с пониманием кивнул Кортик. – Потом потекут слезы, потом – кашель.

– Какой к черту насморк? Родимое пятно на груди! Вот, смотри. – Не глядя, бабушка нашарила на тумбочке книжечку и протянула ее Кортику.

Он открыл. Это была кожаная обложка для двух вставленных фотографий. Черно-белых. На одной – молодой мужчина в военной форме, на другой – он же, голый по пояс, весело смеется в далеком счастливом лете.

– Сколько ему здесь? – спросил Кортик.

– Двадцать.

– Он мой дед, да?

– Да. Ему здесь двадцать, и он уже твой дед.

– Такая же родинка, как у меня, – ткнул Кортик пальцем.

– А я про что!

– Ты его очень любишь, – задумчиво констатировал Кортик. – Как же ты смотришь на меня?

– Как я смотрю на тебя? – воскликнула бабушка Соль. – С глубоким внутренним содроганием! Хожу и трясусь. Если я доживу до твоего двадцатилетия, я постараюсь максимально изолировать себя от тебя или придется ставить кардиостимулятор, чтобы замедлять ритм сердца в твоем присутствии.

– А старик, который собирает карты?

– Его отец.

– А синяк на правом глазу? – Кортик осторожно потрогал скулу у почти заплывшего глаза.

– Отец ударил сына при их последнем разговоре.

– Теперь ты скажешь, что вы были счастливы одну ночь, а потом он умер.

– Про одну ночь не скажу. А дальше все верно. Ты это все сам надумал?

– Не знаю. Это как бред. Он тоже – Питер?

– Конечно! Все Готланды-мужчины должны носить имя Питер. У меня родилась девочка после смерти Питера. Старик узнал об этом и вычеркнул нас из своей жизни. Я была старше его сына на семь лет. Я была из другого круга. Таких не пускают в семью адмирала, тем более с незаконнорожденной девочкой.

Кортик лег на спину и закрыл глаза.

– Кем был дед?

– Во-первых, он был Готландом, а это – клеймо. А уже во-вторых, он был кондитером.

– Шутишь?

– Нисколько. Он бросил военное училище и собирался поступать в кулинарный техникум. Капитан Готланд такого стерпеть не мог. Он устроил так, что его сына забрали в армию, чтобы словосочетание «кулинарный техникум» никогда не всплывало в мемуарах Готландов. А там – несчастный случай.

Бабушка взяла ладонь Кортика и с пристрастием осмотрела все его пальцы, начиная с мизинца.

– А вдруг этот старик карту кому-нибудь уже продал? – спросил Кортик, подождав, пока бабушка после осмотра его ладони положит под язык валидол.

– Сомнительно, – сказала она, стараясь вдыхать воздух сквозь зубы. – О затонувшем «Германике» ходило много слухов. Корабль вышел из Кёнигсберга и взял курс на Росток. Место его затопления всем известно. Там не глубоко – до двухсот метров, что для искателей ценностей весьма привлекательно. Все шарят у затонувшего корабля. Меня же интересует место километрах в пятидесяти севернее от острова Борнхольм. Для этого нужно изучить фарватер сорок пятого года.

– Почему ты ищешь в другом месте – не как все? – спросил Кортик.

– Потому что клад был сброшен с корабля раньше, чем его подбили торпедами.

– И что это за клад?

– О!.. – только и сказала бабушка Соль.

– О-о-о – это сколько? – уточнил Кортик.

– Знаешь, меня всегда спрашивают, сколько стоит то, что я ищу. Я отвечаю – двадцать пять процентов. Я очень редко утаиваю найденные сокровища от государства, в котором их нашла. А те, что утаила, не продаю.

– Ты узнала о кладе из газеты, которую Нина Гринович вынесла из типографии?

– В каком-то роде – да. Газета была. В сорок четвертом. На ней химическим карандашом Нина Гринович написала, чтобы не забыть, несколько слов. Борнхольм – оказалось название датского острова. «Германик» – огромное немецкое судно. Еще два слова: «радий» и «маркировка». И координаты.

– Я думал, она для своего оправдания принесла какую-то важную газетную статью.

– Когда Нина Гринович вернулась в Крым в сорок пятом, она знала, что ее посадят, и газету принесла не в оправдание, а в надежде, что информация из подслушанного ею текста радиограммы чем-то поможет нашим военным. Тогда много говорили о новом оружии, которое Гитлер не успел сделать. Эта радиограмма пришла в сорок четвертом, перед самым освобождением Крыма, адресовалась она немцу, работающему с ней в типографии. Нина Гринович заметила, что этот немец пользуется типографской радиосвязью для личных целей. Она была просвещенной женщиной и знала, что такое радий. Поэтому сочла этот текст весьма важным. Записала на полях газеты и вынесла ее. Спрятала у себя в подвале в металлической коробочке. Потом попала в трудовой лагерь. Вернувшись в сорок пятом, первым делом отнесла газету в отдел НКВД. Там ее встретил хорек, который предложил Нине подтереться этой газетой. На другой день ее арестовали.

– Десять лет лагерей, – кивнул Кортик.

– Ты и это знаешь?

– Если она отдала газету со своей надписью, откуда ты знаешь, что там было написано?