Алые песнопения

Детали всё еще сияли чистотой — так, словно их регулярно начищали. Однако следов недавнего использования устройств не находилось. Поршни были отполированы, но не смазаны, а пол под таинственными, опутанными трубами механизмами, — сух. Мрамор не пятнала ни единая капля жидкости, которая могла бы просочиться сквозь неплотно завинченное сочленение или же через трещину в одном из резервуаров из стекла и железа (каждый был размером со свернувшегося калачиком человека) — эти сосуды являлись частью конструкции нескольких механизмов и казались элементами некой древней астролябии. Вместе они напоминали мёрзлых спутников мёртвого солнца.

Для Жреца Ада их назначение было таким же непостижимым, как и строчки иероглифов на двери. Но не ему в этом разбираться. Он просто шёл вперёд, продвигаясь от меньших деталей к большим — киновит решил, что раз механизмы увеличиваются, возрастает и их значимость. Этот принцип таил в себе лишь одну проблему: чем дальше он отходил от дверей, чем ближе (по его мнению) он подбирался к создателю этой молчаливой машинерии, тем чаще ему попадались механизмы столь огромные, что их громады полностью перекрывали ему ход — пять раз ему приходилось искать обход, и когда лаз обнаруживался, демон значительно отклонялся от намеченного маршрута. Киновит понял, что попал в лабиринт и накрепко запутался в его хитросплетении. Но об обратной дороге он даже не помышлял — позади не осталось ни витальности, ни удовольствия, способных прельстить его своим вкусом. Всю свою жизнь он шёл к этому лабиринту и существу, которое ждало его в сердцевине собора.

Взглянув наверх, он увидел, что в мраморе вырезали отверстия замысловатых форм — благодаря им открывался доступ к трубам, сконструированные таким хитрым образом, что со стороны они напоминали клубок спящих змей. Жрец заметил, что капилляры стеклянных сфер соединялись короткими трубочками толщиной с мизинец — они свисали с потолка сотнями нитей, по пути к полу лениво сплетаясь в подобие канатов и верёвок. Эти красивые, блестящие фасады ничем не выдавали назначение самих устройств. Киновит оказался в мире, воплощённом разумом настолько более совершенным, что демон мог лишь надеяться уловить хоть толику, хоть проблеск царившей здесь тайны.

Жрец замер на миг, дабы насладиться внезапно нахлынувшим удовольствием. Его повелитель был неподалёку. Он чувствовал это мозгом костей и кончиками пальцев. Демон ещё раз поднял глаза и присмотрелся к тому, как спускались трубы от вспомогательных двигателей. Эти моторы находились на верхних ярусах собора, а тянувшиеся от них шланги и усеянные выпуклостями трубы собирались воедино в десяти ярдах от места, где стоял киновит.

Усвой он то крайне упрямое заклинание, позволявшее невредимо проходить сквозь твёрдые тела, он бы отправился прямиком к месту схождения труб, ведь, несомненно, именно там дожидался его хозяин собора — дожидался и наблюдал за вторженцем, чтобы понять, способен ли новоприбывший пробраться в сердце безмолвных двигателей, достоин ли он аудиенции с Утренней Звездой. Что произойдёт, когда он, наконец, окажется у трона своего повелителя? Запустит ли эти огромные двигатели слово, которое прошепчет их творец? Вознаградит ли он киновита за упорство и безжалостность, явит ли слуге своему шедевр Дьявола в работе?

Жрец Ада зафиксировал взгляд на свившихся воедино артериях и, ускорив шаг, двинулся к месту, над которым зависло их сплетение. Поворот, ещё один поворот, и ещё один… Даже теперь, когда он был так близок, лабиринт пытался одурачить его, и дразнил изгибами пути, как вдруг киновит завернул за последний угол и понял, что его путешествие закончилось.

3

Гарри сошел с последней ступеньки и увидел результат киновитовых трудов — обломки дверей в Люциферов бункер. Вскоре к нему присоединилась Лана, и следом за ней в вестибюль спустились Дейл и Кез. Им открылось одинаковое зрелище: в двадцати футах от них лежала куча огромных мраморных обломков. Во все стороны тянулись широкие трещины, и некоторые разломы оказались такими сильными, что их зигзаги петляли даже под ногами усталых путников.

— Что за хуйня здесь стряслась? — спросил Гарри.

В ответ на его слова из глубины вестибюля послышался обеспокоенный голос:

— Гарри? Это ты?

— Норма! — крикнул Д'Амур.

— Норма! — расплылся в улыбке Кез. — Господи Боже, дорогая моя! Где ты?

Норма возникла в проходе. Чтобы не упасть, она вцепилась за дверной косяк.

— О, зори ясные! — воскликнула она. — Это вы! Я не верила своим ушам, но это правда вы!

Гарри замер, увидев, в каком она состоянии. Пускай заклинания Феликссона утолили боль, тело они не излечили — Норму покрывали тёмные синяки и кровоточащие раны.

— Господи Исусе! Это он так с тобой? Да я его, блять…

— Гарри, обними же меня, дубина.

Он заключил старую подругу в объятия.

— Мы вытащим тебя отсюда. А где Иголка?